Темная жатва - Норман Партридж

сделает. Тесак медленно потряхивается в его запястье, подобно дьявольскому кошачьему когтю, и его пальцы окутывают рукоятку, которая наполняет его руку, и он обещает себе, что он растерзает сегодня ночью эту ложь, он вырежет правду из тени. Он доберется до этой церкви до того, как колокол прозвенит в полночь. Он прокричит: Тук-тук-тук я в Домике так громко, что все в городе содрогнуться от этого звука его кошмарного голоса, и он зазвонит в этот колокол до того, как ржавый язык колокола освободиться, и Бог в помощь, любому идиоту, который встанет на его пути.

Так все должно быть. Цикл сегодня ночью будет нарушен. Ни один другой пацан не напишет ничего на этой стене, и ни один другой пацан больше не прочтет ложь, что здесь написана. Ричи Шепарду не присниться более ни один сон в этой мертвой комнате. Он запомнит своего брата Джима, таким, какой он был. Он более не будет тронут лживыми мечтами, что здесь проживают, и у него никогда не будет искушения добавить свои мечты на эти стены.

Зубастый Джек подумает над этим. Если он проживет до того, как очередной лист календаря будет оторван, то вот история точно не доживет. Если он доберется сегодня ночью до церкви, то жертвы победителя более не будет, на кукурузном поле более не зароют очередного пацана. Если он победит, то единственная работа для лопаты гробовщика будет в том, чтобы похоронить историю, а этого будет не достаточно, чтобы вырастить еще одного Зубастого Джека на следующий год.

Зубастый Джек поворачивается от лжи, что написана на стенах его спальни. Время приняться за работу. Его глаза-фары освещают оконную пыль. Рядом с расплавленными свечами лежит коробок со спичками. Он хватает ее. Затем он принимается за одеяла, которые валяются радом со старым матрасом.

Зажечь спичку лиановыми пальцами не так-то просто.

Ты должен быть острожен.

Ты должен воспользоваться шансом.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ОГОНЬ

Разумеется, Зубастый Джек знает, что стоит между ним и церковью. Стаи подростков, прочесывающие улица, как вооруженные крестьяне в том старом фильме о Франкенштейне. Одиночки, прячущиеся в тенях, готовые снести ему башку бейсбольной битой, либо топором. Подростки, которые сидят на ступенях церкви, ждущие, когда их родной персональный Большой Серый Волк придет разнюхивать под дверью.

Зубастый Джек понимает, что такой вызов он не вывезет. В этом блеклом маленьком городе нет столько удачи, чтобы он мог это провернуть в открытую. И по этой причине он и поджег дом, чтобы создать диверсию, которая отвлечет подростков от церкви, и даст ему мизерный шанс проникнуть в здание живым.

Джек думает об этом по мере того, как пламя стирает слова, начертанные на стене спальни. Он захлопывает дверь дома, который когда-то считал своим, и проскальзывает за руль "Крайслера" Митча Креншоу. Заводя машину, он уже представляет как выносит с ноги дверь в церковь.

Языки пламени разгораются в его спальне, пока она выгорает. Лопаются окна. На мертвый газон сыплются осколки стекла. Пламя сметает пустой коридор, разливается в столовую, карабкается по ножкам обеденного стола, который собрал его отец, поджигает обои, которые раззадоривают пламя.

Нечто, что когда-то было Джимом Шепардом не видит всего этого. Он даже не смотрит в зеркало заднего вида. Он смотрит строго вперед, в ночь. Впереди еще много огней, которые надо зажечь. А в кармане еще остались спички, каждая из которой являет собой семя Aда. Но Зубастый Джек не думает об огне, заворачивая за угол и оставляя горящий дом позади. В его сознании, огонь лишь инструмент для достижения цели. Все его мысли сосредоточены на церкви.

В его холодном желтом сознании, которое теплится в его пустой голове, это здание уже опустело. Те, кто собрались вокруг него в эту темнейшую из ночей, уже повернули к нему свои спины. Вот почему Джек так сильно верит в огонь и в свою стратегию. Но эта стратегия ошибочна. Потому что есть, по крайней мере, один человек, которого этой ночью ничто не заставит покинуть сердце города. Жар тысячи пожаров не заставит этого человека покинуть его убежище, хотя Джим Шепард пока этого не осознает.

Нет. Джим не знает об этом мужчине, что сидит в первом ряду, один в темноте. Для сильных мира сего – тех немногих, кому доверяют в городской Гильдии сборщиков урожая – этот мужчина их страховой полис, последняя линия обороны. Но для Зубастого Джека, этот мужчина - часть пути, хоть и непредвиденная, но весьма личная.

Он та часть линии, которая замыкает ее в круг.

* * *

Дэн Шепард сидит в одиночества на первой скамье, в его руках покоиться винтовка.

Отец Джима пялится на крест, который весит строго по центру стены перед ним, но в этом городе этот кусок железа никогда не был ничем иным, кроме как покрытием для окна. Для Дэна он ничего не значит, так что заместо него он смотрит на свои руки.

Ладони наполнены лунным светом, который пробивается через витражное стекло окна. Будучи подростком, Дэн гадал на этих ладонях на карнавале, который проходил через город. Предсказательница сказала ему, что у него очень сильная линия жизни, а линия сердца глубока. Но глядя на свои руки сейчас, Дэн не помнит, какая из этих линий какой была, так что он понятия не имеет, повлияли ли годы на его линии.

Он только знает, что его руки сделали нечто ужасное. Прошло достаточно времени с тех пор, когда он работал молотком, как он работал ранее сегодня ночью. И он точно уверен, что он никогда не работал с тесаком так, как работал на том кукурузном поле. Вырезание лица чего-то, что когда-то было его сыном, на самом деле вызвало у него боль. Будь у него аспирин, он бы крепко к нему приложился сейчас, проглатывая каждую таблетку.

Но аспирин бы не смог заглушить эту боль, ту, что живет гораздо глубже, чем бороздки на его мозолях. Нет. Настоящая боль схоронена под его линией сердца и под линией жизни, и под любой другой линией, как бы они не назывались. Она живет в его сухожильях, она живет в его костях. И Дэн понимает, почему эта боль чувствует себя здесь как дома, хотя и не может вспомнить, как давно это происходит. Все что он знает, что вполне верный факт, что его руки прокрутило на мельнице времени с тех пор, как та черноокая предсказательница овивала их своим пальцами.

Дэн всегда тяжело