Жабья царевна - Екатерина Валерьевна Шитова

– Значит, скоро придет беда. Жди.

– Да чего ждать-то? – испуганно воскликнула Иринушка в спину уходящей дочери.

Василиса ничего не ответила, ушла, а Иринушка так и осталась стоять в холодных сенях, пока Василий не вышел и не увел ее обратно в дом.

***

Прошла зима, и деревня зажурчала ручьями, зазвенела капелями. Синее небо раскинулось над миром звенящим куполом, и не осталось больше нигде серости и уныния – все утекло с вешними водами. Дочка Василисы и Игната подрастала, радуя всю родню милой улыбкой и ясным взглядом. Темноволосая Уленька была вся в мать – сходство это замечала вся родня, видел его и Игнат, вот только он видел в дочери не жену, а ту, другую Василису, свою возлюбленную.

Игнат страшно тосковал по ней. Поначалу, когда Уленька только родилась, он думал, что вновь перетерпит, свыкнется, забудет о своей греховной страсти. Но не вышло. Каждый раз, как он закрывал глаза, перед ним возникал знакомый, манящий образ. Девушка убегала от него, оглядываясь и игриво улыбаясь. Она была совершенно нагая, и один лишь вид ее округлых бедер, пышной груди, прикрытой темными волосами, заставлял Игната дрожать, сгорая от страсти. Снова он мучился, томился, страдал, изнемогал от желания вновь увидеть ее.

А потом, слегка остыв, принимался думать. Кто она – эта девушка? Он ведь даже не знал этого! Он ничего не знал ни о ней, ни о ее жизни. Пытался выяснить, да только без толку – никто в деревне даже не слыхивал о такой. А уж когда Игнат решился разузнать у местных бабок-старожилок о том, живет ли кто у Зеленого озера, они на него только руками замахали и тут же прикрыв морщинистые веки, стали шептать под нос молитвы. Лишь одна старуха, баб Зина, которая с ним, маленьким, нянчилась, когда его родители работали в полях, отвела его в сторонку и шепнула:

– Знамо дело, Игнатка, у Зеленого озерца самая настоящая нежить живет! Тело-то у нее человечье, а сама она, что жаба – кожа зеленая да сплошь пупырчатая. Ты туда не ходи! А не то утащит тебя за собой нежить, погубит! Нечего тебе там делать.

У Игната от этих слов голова пошла кругом. Он пошатнулся, но вовремя схватился за низенький забор, чтоб не упасть. Получается, соврала ему Василиса о тетушке? Нежить ее вырастила? И вправду, кто из людей может выжить в таком проклятом месте, куда и люди-то не ходят? Мысли, сомнения и бесконечные вопросы терзали Игната. И тогда он решился идти к Зеленому озеру и проверить, убедиться своими глазами, что никакой избушки там нет, что Василиса обманула его.

– Будь, что будет! – так сказал он сам себе.

Василиса видела, что Игнат сам не свой. За зиму он до того иссох и похудел, что вся одежда теперь висела на нем мешком. Свекровь, приходя к ним домой, каждый раз упрекала Василису в том, что она не следит, не заботится о муже.

– Все с дитем, да с дитем! Мужик у тебя, как жердь стал, его же ветром скоро сдует! – недовольно выговаривала она.

– У меня еда всегда приготовлена, мама! – пыталась оправдаться Василиса, показывая рукой на полную кастрюлю каши или похлебки.

Но свекровь не унималась.

– Тогда, значит, не хорошо ему с тобой. Может, ругаешься много или как мужа не привечаешь! – говорила она и косилась в сторону их супружеской постели.

Василисе очень хотелось съязвить в ответ, но она молчала, закусив губу. Старших надо уважать, родителей надо почитать. Это святое, нерушимое правило, которое внушается всем детям с рождения! Поэтому Василиса глотала обидные слова свекрови, как горькую настойку, и молчала.

Ей тоже было плохо, на душе кошки скребли. Качая среди ночи маленькую Уленьку, Василиса смотрела в окно, и ей казалось, что из темноты на нее тоже кто-то смотрит. Тогда она крепче прижимала к себе дочь и отходила подальше от окна, чтобы не слышать, как в траве квакают первые проснувшиеся после зимы лягушки. Василиса чувствовала, что скоро случится то, что навсегда все изменит. Это ощущение наполняло каждый ее день тревожным ожиданием.

С Игнатом они почти не говорили. Рожденное дитя вновь склеило их семью, соединило накрепко, но новые трещины появлялись снова и снова. Сложно сохранить в доме тепло, когда сердца не горят любовью. Ни одна печь, даже самая жаркая, в этом случае, не спасет.

В один из теплых, солнечных дней Игнат, поцеловав дочку в теплую, пахнущую молоком, макушку, вышел из дома и направился к лесу. Василиса не остановила его, не бросилась следом, даже не окликнула. Она знала, куда отправился муж и знала, что он больше к ней не вернется…

Глава 11

В лесу Игната вдруг ни с того, ни с сего накрыл страх. Весеннее солнце почти не пробивалось к земле, путалось в ветвях сосен и елей, и лишь иногда дразнило тонкими лучиками, больно слепящими глаза. Заросли вокруг издавали странные, пугающие звуки и шорохи, будто кто-то следил за Игнатом, тихонько шепча и пробираясь за ним по кустам. Один раз он даже остановился и крикнул, озираясь по сторонам:

– Эй! Есть здесь кто? Ау!

– Ау… Ау… – отозвалось эхо с разных сторон.

На мгновение лес затих, даже пение птиц смолкло. Густая, гнетущая тишина окутала Игната, и ему почудилось, что между деревьями кто-то стоит – высокий, тощий, с пупырчатой кожей и человечьим лицом.

«Нежить!» – пронеслось в голове Игната.

Он уже был готов развернуться и бежать прочь отсюда, назад, в деревню, домой! Но взял себя в руки, сощурился, присмотрелся получше и понял, что это не чудище, не мертвец, а просто кривое дерево с круглым дуплом, напоминающим темное человечье лицо.

– Уф… – облегченно выдохнул мужчина и вытер со лба испарину.

А потом дунул ветер, кусты вновь зашевелились, зашептались, стволы вековых деревьев заскрипели, и птицы продолжили разливать в вышине свои трели, славящие весну.

– Фу ты! Что я пугаюсь всего, будто дите малое! Да я наши леса, как свои пять пальцев знаю, ничего страшного здесь нет.

Сказав так, Игнат решил больше не прислушиваться и не присматриваться, а просто идти вперед, в самые дебри – туда, где спряталось от людей обросшее нехорошей молвой, лесное озеро.

И вот, когда ноги Игната загудели от усталости, оно, наконец, раскинулось перед ним во всей красе – темная вода, подгоняемая ветром, шла рябью, шумно плескалась о высокий берег. Спереди озеро обрамляла ярко-зеленая