Жабья царевна - Екатерина Валерьевна Шитова

– Ох, доченька наша, бедняжка! Несчастливая долюшка ей выпала…

Иринушка кивнула и вышла с кухни, чтобы не продолжать разговор.

После этого ей стало совсем неспокойно. И вот теперь, когда ночь нависла над деревней черным покрывалом, а воздух стал сухим и тяжелым, предвещая близкую грозу, Иринушке стало совсем худо, она не могла успокоиться и металась из угла в угол, как раненый зверь.

В голове женщины звучали слова, сказанные Василисой о силе материнской любви. А перед глазами стояло личико младенца – красивой, темноволосой девочки, как две капли воды похожей на ее внучку Уленьку. Только это была не Уленька, это была ее собственная дочь, которую она родила больше двадцати лет назад и отнесла в лес на погибель. Казалось, как давно это было, но нет, она помнила все до мельчайших подробностей. Помнила сладкий, молочный запах новорожденной, ощущение теплоты, идущее от кулька, который Иринушка прижимала к груди, пока бежала по лесу, помнила пронзительный плач, пронесшийся по лесу, едва она положила кулек в высокую траву. Этот плач она так отчаянно хотела стереть из памяти, но он и сейчас звучал в голове, резал ей слух, рвал раскаявшееся сердце на части.

И старая повитуха Пелагея, и ведьма Матрена были правы: тогда, много лет назад, она сотворила страшное – дала жизнь и загубила ее собственными руками. Ей казалось, что после рождения Василисы, она смогла искупить эту чудовищную вину, окружив новую дочку заботой и любовью, но искупить такой грех невозможно. Она виновата, и навсегда останется виноватой. Вот только за эту вину платит не она сама, за нее расплачиваются дочь и внучка. И платят они своими жизнями. Это и вправду проклятье!

Иринушка задохнулась от горечи, наполнившей ее изнутри и подступившей к горлу. На секунду она даже подумала, что сейчас упадет замертво и больше никогда не поднимется, но удушье прошло, только в глазах потемнело. И сквозь эту черную пелену Иринушка увидела странные картины – на лавке у стола будто бы лежал маленький кулек – тот самый, который она несла когда-то к Зеленому озеру. Держась рукой за стену, она подошла ближе и увидела, что в кульке лежит ее новорожденная дочь. Девочка смотрела на нее ясным взглядом и улыбалась. Вспомнив имя, которое называла Василиса, Иринушка прошептала:

– Неждана? Доченька моя? Это ты?

Она протянула руки и взяла крошечный, почти невесомый кулек на руки. Мгновенное, острое облегчение всколыхнуло измученную душу женщины. Она тихонько засмеялась, поцеловала девочку в гладкий лобик, и тут же лицо младенца скривилось, почернело, кожа на щечках треснула, и из-под расползающихся лоскутов показалась плоская коричневая лепешка – неровная, пупырчатая, покрытая слизью. Посередине надулись и выпучились два круглых бугорка-глаза. Иринушка закричала, разжала руки, выпустила кулек с жабой из рук, и он упал на пол с глухим стуком.

Жаба квакнула, выползла из пеленки и запрыгала по кухне за Иринушкой. Оступившись, женщина упала, закрыв лицо руками. Жаба запрыгнула на нее, а потом откуда-то взялись другие жабы, они напрыгивали на женщину со всех сторон, придавливая ее к полу, словно хотели растоптать. Иринушка закричала от ужаса, что есть мочи. От ее воплей проснулся Василий. Прибежав на кухню, он помог жене подняться и усадил на лавку.

– Ты чего это, женка? – встревоженным голосом спросил он.

Иринушка оглянулась вокруг и убедившись, что никаких младенцев и жаб в кухне нет, и весь этот ужас ей лишь привиделся, горестно всхлипнула и подала мужу обе руки.

– Стареешь потихоньку, женка! На ровном месте уж с ног валишься! – усмехнулся Василий, помогая ей подняться с пола, – Иди-ка приляг, до утра еще далеко!

Он зачерпнул ковшом воды из ведра, напился сам и напоил Иринушку, а потом они вместе легли в постель. Но едва муж уснул, Иринушка встала, оделась и вышла тихонько на улицу. У крыльца яростно стрекотали кузнечики, где-то далеко, в лесу, ухала сова. Взяв у сарая лопату, Иринушка обошла дом и, походив немного между ветвистыми смородиновыми кустами на заднем дворе, остановилась и воткнула острие лопаты в землю. Примерившись, она принялась копать и копала до тех пор, пока лопата не уперлась во что-то твердое. Тогда женщина опустилась на колени и стала скрести землю руками.

Вскоре она вытащила из ямы небольшой железный ларь. Крышка его заржавела и поддалась не сразу. Иринушка, пыхтя от натуги, вертела ларь и так, и сяк, обломала все ногти, но все-таки кое-как открыла крышку, небрежно бросив ее в сторону. Внутри, обернутая в ветхую тряпицу, лежала жабья кожа. Удивительно, но с ней ничего не случилось: она не иссохла и не сгнила. Иринушка расправила жабью кожу, встряхнула ее и брезгливо накинула себе на плечи. Но, к ее удивлению, ничего не произошло – влажный, пупырчатый лоскут лишь противно холодил плечи. Тогда Иринушка, припомнив движения Василисы, вновь взяла жабью кожу и подбросила ее в воздух. И вот тут-то она стала растягиваться и расти в размерах. Медленно опускаясь, она накрыла женщину с головой, и тут же она уменьшилась в размере и обратилась в жабу.

Деревня спала, улочки были тихи и безлюдны, даже сторожевые псы, и те молчали. Воздух пропитался ароматом грозы, и где-то вдалеке уже слышались первые раскаты грома. Но Иринушка, облаченная в жабью кожу, скакала вперед, ничего вокруг не замечая. Выпученные глаза ее были полны решимости. Она скакала по узкой тропинке прямиком в лес, к жуткому и зловещему Зеленому озеру. Жизнь Иринушки сделала огромный крюк, но все равно вернула ее на то самое место, с которого все началось…

***

Когда Игнат, обливаясь потом, прибежал к Зеленому озеру, прижимая к груди отчаянно плачущую Уленьку, Неждана уже поджидала его. И хоть истинное имя Жабьей царевны было непривычным и резало слух, все же он сказал, глядя ей в лицо:

– Я принес тебе свое дитя, Неждана…

Девушка строго взглянула на него, но ничего не ответила. Посмотрев на дитя, она широко улыбнулась, протянула тонкие руки к девочке, подхватила маленькое тельце, прижала к себе и стала качать, напевая хриплым голосом песню, которую, видимо, придумывала на ходу.

– А на озере кувшинки

Цветом зацветают,

А у матери дитя

Крепнет, подрастает.

А в лесочке деревца

Как моря безбрежные

А у матери дитя

Скоро станет нежитью…

Игнат не вслушивался в смысл слов, не замечал злого огня, который вспыхнул в глазах его возлюбленной в тот момент, когда Уленька оказалась в ее руках. Он видел лишь то, что хотел видеть: нежную,