Водяной - Константин Паули

Так было даже проще.

Я опустился рядом с ним на колени. Осторожно расстегнул его рубашку. Рана была неглубокой, но скверной. Пуля попала ему в правую часть грудной клетки, ушла, скорее всего, в лёгкие и застряла там. Само собой, в районе раны прошло кровотечение, а потом подтянулось и сильное воспаление. К гадалке не ходи, часть крови была и в лёгких, в одном из сегментов. И это кровь, предоставленная сама себе, гниёт и превращается в бактериологическое оружие. Если ничего не сделать, он умрёт от заражения крови и воспалительных процессов. К тому же выходного отверстия нет, пуля в нём и она тоже представляет собой проблему.

Я начал действовать. Времени было мало.

Первым делом — вода. Я спустился вниз, набрал воды из канистры. Зажёг примус и поставил котелок. Пока вода закипала, я нашёл в его скромных запасах аптечку. Йод, бинты, иголка и катушка обычных ниток. Негусто. Из антибиотиков только просроченный стрептоцид для наружного применения.

Когда вода закипела, я простерилизовал нитку и иголку. Часть воды я оставил кипящей, другую перелил в миску и начал остужать её своей силой. Мне нужна была холодная, почти ледяная, но при этом стерильная вода.

Я вернулся к нему. Сейчас я должен был стать хирургом.

Но у меня был инструмент, которым не один хирург не обладал. Вода.

Я направил пальцы в миску с холодной водой. Она превратилась в податливого змея, который по моей команде завис в воздухе. Я собрал эту воду в тонкий, твёрдый, как игла, жгут. Я ввёл этот водяной «щуп» в рану. Это требовало огромной концентрации. Я чувствовал металл, ткани, кровь. Вода давала мне ничуть не меньше, чем рентген.

Для начала я аккуратно подцепил пулю и медленно, миллиметр за миллиметром, вытащил её наружу по воспалённому пулевому каналу.

Без всякого почтения уронив пулю на пол, я стал промывать рану изнутри, выводить заражённую кровь, вымывая всю грязь, гниль, слизь и частички, попавшие в рану вместе с пулей.

Мне трижды пришлось добавлять воду, а старую выливать прямо в люк, в основание башни.

Наконец, рана была чиста, лёгкие промыты.

Конечно, это никуда не денет воспаление, но хорошая новость в том, что промывка раны не открыла кровотечение.

Теоретически рану надо было бы зашить, но в реальности — зашивать надо и надорванные лёгкие. По уму ему бы в больничку, но, откровенно говоря, я понимаю, почему он туда не хочет.

Ежу понятно, это участник перестрелки и явно не Шарпей, фотку того я видел. Не похож.

Магия лечения — не самая сильная моя сторона. Однако магия, она и в Африке магия. Я приложил ладони к его горячему лбу и направил поток холодной, чистой энергии, немного сбивая жар, не давая ему впасть в полный бред.

И всё же оставлять рану открытой нельзя.

Последний этап — зашить. Руки перед этим вымыл с мылом, перчаток не было. Затем я засыпал рану стрептоцидом, надеясь, что там осталась хотя бы часть действующего вещества. Прокипячённой ниткой, обычным образом стянул края раны. Получилось грубо, но надёжно. Я обработал шов йодом (рядом с раной) и наложил тугую повязку из бинта.

Всю операцию я провёл в молчании. Когда всё было кончено, я сел на пол, чувствуя, как по спине стекает пот. Я же не был врачом. В жизни всякое приходилось, но ей-богу, тут нужна обычная Скорая, а не вот это всё. Но я был стихией. А стихия умеет и разрушать, и созидать. И даже капельку — лечить. Вот если бы мегалит дал мне власть над собой, я бы мог излечить его одной только магией, а так пришлось повозиться.

Но зато теперь он больше не при смерти.

Я посмотрел на человека, которого только что спас. На его властное лицо, на жёсткую складку у рта. И я понял. Этот человек, живущий отшельником на вершине ржавой башни, раненый, но не сломленный, мог быть только одним человеком в этом проклятом месте.

Это, мать его, Виктор Котляров. Тот самый, что «пропал» несколько месяцев назад, для каких-то дел притащивший сюда сектантов, владелец завода и… человек, который жил тут почти как бомж. Зачем?

Мне кажется, я могу вычислить ответы.

Я оставил Котлярова спать. Его дыхание стало ровнее, жар немного спал. Он был жив, и это было главным. Я спустился из его орлиного гнезда, вышел через подземный ход и задвинул тяжёлый люк на место, стерев следы своего вторжения.

Но спокойствия не было. Голова гудела, как растревоженный улей. Я шел по мёртвой территории кирпичного завода, и каждый шаг отдавался глухим стуком в висках. Я нашёл свой велосипед, вывел его из кустов и покатил не к краю озера, к дамбе, а прямиком к берегу

Холодная, бессильная злость поднялась во мне. Я стоял на берегу и смотрел на тёмную, равнодушную воду. Всё смешалось. Котляров, сектанты, мегалит, Шарпей, кикимора, инквизитор… Этот клубок нитей запутался так сильно, что распутать его казалось невозможным. Хотелось просто рвануть его, разорвать, уничтожить.

А тут ещё ездить вокруг. Зачем, если я водяной?

Задолбали!

Я толкнул велосипед в воду. Он не утонул. Повинуясь моей воле, вода подхватила его, как пушинку, и плавно, даже не создавая волны, понесла на другой берег, прямиком к моему дому.

Мой верный железный конь совершил своё первое чудо, переплыл озеро и попал на другую сторону, на огород.

Закончив с велосипедом, я шагнул следом.

Мир изменился. Звуки стали глухими, цвета — приглушёнными, сине-зелёными. Я погружался всё глубже, и давление нарастало, но моему телу было всё равно. Я дома. Вода обнимала меня, принимала, становилась частью меня, а я — частью неё. Я пронёсся пару сотен метров, двигаясь вдоль дна, нашёл большой плоский камень, покрытый скользким слоем водорослей, и сел на него, скрестив ноги.

Усевшись на нём, я замер. Как древняя подводная статуя. Вокруг суетились рыбки, пара любопытных окуней ткнулась мне в ногу, но я не обращал на них внимания. Здесь, в тишине и покое водной толщи, я мог наконец-то подумать.

Будучи водяным, я могу находиться в воде неограниченно долго, так что меня тут никто не потревожит.

Всё сплелось. Эта мысль билась в голове, как пойманная птица. Но это было неправильно. Так думать — значит, идти на поводу у хаоса. Нужно было найти отправную точку. И этой точкой мог