Фонарь Джека. 31 история для темных вечеров - Александра Рау

Чуть поодаль лежало тело младшей девочки. Сойлсу склонился над ним, бессильно погладив рыжие волосы. Тело совсем окоченело, широко раскрытые глаза невинной жертвы уставились в небо, обращаясь с немым укором к мирозданию. Сойлсу закрыл их, повернулся и вздрогнул: возле сожженного дома вбили столб, к которому оказалось привязано обугленное тело мельника. Похоже, несчастного сожгли заживо.

Уже не оставалось надежды на то, что его жена чудом уцелела. Она бы не бросила детей и мужа. И Сойлсу в оцепенении бродил по пепелищу. Наконец он нашел тело своей благодетельницы.

– Нет! – тихо простонал он. – Нет! За что?

Ее смерть была мучительной: несчастную положили связанной на мельничный жернов между тяжелыми камнями. И, видимо, ждали, когда поднимется ветер. Ждали, слушая крики о помощи, пока Сойлсу прислуживал господину Самайну. И пока вся деревня равнодушно наблюдала издалека за казнью невинно осужденных. Кровь еще стекала по жерновам, напитывая холодный камень.

От тела благодетельницы осталась лишь половина выше пояса, ее рыжие волосы разметал ветер, а в темных глазах застыл ужас. Как будто до последнего вздоха она надеялась на чудо, но никто не пришел и не остановил этот кошмар.

– Нет! Только не это. Будьте прокляты! Вы, люди! Весь ваш род людской за вашу бесчеловечность!

Болотный сучок плакал на пепелище, закрывая лицо руками. А из глаз его текли не слезы – стылая водица осенних луж. Она же бежала по его жилам вместо крови. Но сердце рвало на куски, словно у человека. Будто у него в груди теснилась живая бессмертная душа, будто он потерял родную мать или любимую старшую сестру. И даже рифмы не складывались в голове, пока Сойлсу исступленно твердил:

– Я отомщу! Отомщу! Каждому из убийц!

Так он превратился из озорного фонарщика в настоящий болотный огонек. Коричневый костюм-тройка рассыпался, обращаясь доспехом из мха, за спиной раскрылись полупрозрачные крылья из листьев ясеня и боярышника. Сойлсу хищно оскалился, щелкая острыми как иголки зубами и постукивая удлинившимися когтями. Маскарад закончился, и фейри предстал в своем настоящем обличье.

«Я чую их! Каждого чую, на чьих руках кровь. Подождите, отмщение придет не сразу, но будет ужасным!» – пообещал он.

* * *

И с того дня деревня начала полниться страшными слухами о загадочных смертях тех, кто состоял в Армии Ночи. Они боролись со всеми проявлениями волшебства, но разве погромы, устраиваемые под покровом ночи, могли помочь спастись от гнева фейри? Сойлсу доказывал раз за разом, что ничто и никто не сравнится с истинной силой Зачарованного Леса. Он уже не играл и не забавлялся – он вышел на охоту.

– Эй, лесоруб. Помнишь меня? Пенек превратился в стаю летучих мышей… Весело было, да? – поинтересовался Сойлсу, подкараулив первую жертву на опушке леса. – А весело было жечь своего кузена?

– Я его не жег! Я убил проклятую ведьму! – в панике вскрикнул человек, узрев монстра лесной чащи. – Братья не послушали меня. Ведь Армия Ночи убивает ведьм, а не простых людей. И я думал попросить не трогать моего брата.

– Намерения не действия, прими теперь последствия, – мрачно прошипел Сойлсу и прикрутил фитилек волшебного фонаря. Вокруг лесоруба сгустились тени, разнесся скрип ветвей. Деревья ожили и принялись хватать человека за руки и за ноги, подкидывать над землей.

– Я все объясню! Я…

– Нечего объяснять, лесоруб. Не нравится то, что с тобой происходит? Сам виноват. Это не я, это всего лишь мой волшебный фонарь. Делает страшное нестрашным и нестрашное – страшным. Для тех, кто заслужил, – невесело рассмеялся Сойлсу и взмахнул рукой.

Деревья подчинились ему и разорвали лесоруба пополам. От выпавших внутренностей пошел пар, к прелым запахам леса примешался смрад погибели.

– Славная колбаса выйдет из твоих кишок, – прошипел Сойлсу, не ощущая в душе ни капли радости или торжества. Виновный в гибели мельничихи был наказан – вот и все. А душа треклятого лесоруба полетела ввысь черным вороном. Вороном же обернулась и душа второго убийцы, с которым разделался Сойлсу.

«Это ее боль! Ее ярость превращает их в бесприютных темных птиц», – осенило его. И оба ворона, расправив черные крылья, полетели к заброшенной мельнице. Тогда-то Сойлсу начал догадываться, что, возможно, сидел за одним столом с древней силой в облике хрупкой рыжеволосой женщины.

Но она не смогла отвести от себя ужасную смерть, а он шел за своей местью, заводя в трясину болотным огоньком, утаскивая в чащу под покровом сумерек. И каждой жертве читал новые злые стишки:

– А в боку как будто нож.

Да живи так. Не умрешь?

Так пропел он третьему убийце и швырнул его на острую ветку. Этот враг отмучился быстро, слишком быстро, чтобы утолить жажду крови разозленного болотного огонька.

«Сюда-сюда! Иди сюда! Ведь здесь же ждет тебя беда!» – ухмылялся Сойлсу, заманивая в трясину четвертую свою жертву. Враг заплутал после визита в соседнюю деревню и неловко пробирался лесными тропами в поисках человеческого жилья. Но заметил лишь мелькающий тут и там зеленый огонек.

– Кости-кости, хрум-хрум-хрум, что, не слышишь этот шум? – плотоядно причмокивая, прорычал Сойлсу и оскалился. – А зря не слышишь, кости-то твои. Еще внутри тебя, но скоро будут снаружи.

– Пощадите! – простонал убийца, проваливаясь в трясину. Сойлсу щелкнул пальцами и погасил свой волшебный фонарь, погружая Лес в кромешный мрак. И вместе с последним отблеском болотного огня угасла для негодяя надежда на спасение.

Чащу огласил нечеловеческий вопль участника Армии Ночи, из тела которого начали медленно вылезать кости. Вскоре на поверхности трясины осталась распластанная оболочка, еще живая, терзаемая невыносимой агонией.

– Пожалуйста… добей, – прохрипел человек, а Сойлсу его берцовыми костями выстукивал по ветке мрачный мотив, напевая:

– Кости-кости, хрум-хрум-хрум.

Что ж ты бродишь наобум?

Человек заплакал, не в силах пошевелить ни одной конечностью, а Сойлсу спустился и впился острыми зубами в безвольно обмякшую руку. Он пожирал врага заживо, но не чувствовал вкуса мяса – лишь пытался заполнить пустоту внутри, что осталась от живших там когда-то радости и тепла.

– Что ты делаешь, фонарщик? – послышался из-за спины знакомый мелодичный голос. Сойлсу обернулся: перед ним стояла черноволосая статная женщина в пепельно-черном платье. В ее сизых глазах плескалась первозданная тьма, отрешенная, безразличная ко всему человеческому. «Сама госпожа Майорана пожаловала»,