Фонарь Джека. 31 история для темных вечеров - Александра Рау

шкатулки, доверху забитые фамильными драгоценностями. И эта бабулька наверняка тоже успела скопить немало всякого добра. Обстановка гостиной так и кричала, что старуху стоит немного потрясти. Круглый стол под крахмальной скатертью, стулья с резными ножками, низкий диванчик, обитый узорчатым шелком, – Вит почти уверен был, что мебель антикварная, – тяжелые шторы на окнах с рассохшимися деревянными рамами; темное дерево их было того же цвета, что и потемневший от времени паркет, в сливочном свете абажура оно казалось густо-красным, как спекшаяся кровь. На подоконнике ломкие мумии роз в изящной вазе. Не квартира – музей. А в музее, как известно, всегда водятся вещички, которые можно выгодно сбыть. Собственно, за этим Вит сюда и напросился, представившись журналистом загибающейся городской газетенки. Хотел присмотреться заранее, где старуха держит нажитое добро, и придумать, каким способом ее от этого самого добра избавить. По его прикидкам, лучше всего выходило забраться сюда в день конкурса, когда квартира гарантированно будет пустовать, но торопиться с выводами Вит не любил, предпочитал подходить к делу обстоятельно и продумывать все заранее.

Хозяйка разложила наконец свой посудный пасьянс, придирчиво оглядела результат, кивнула сама себе и торжественно водрузила в центр получившейся композиции серебряное блюдо с главным угощением – громадным, килограмма три, не меньше, пряничным домиком. Уселась рядом, жеманно поглядывая на гостя из-под белесых ресниц, – явно хотела убедиться, произвел ли этот образчик кондитерского искусства должное впечатление. Вит со всей искренностью признался, что произвел. Домик и впрямь был чудесный: собранный из имбирных пряников, сплошь расписанный цветной глазурью, украшенный по стенкам затейливыми вензелями, каждая черепица, каждый наличник выведены детально и бережно, даже заборчик при нем имелся и клумба с марципановыми розами. Вит удивился про себя, что неверные старушечьи руки способны на такую тонкую работу, но вида не подал, расхваливал выпечку, не жалея слов. В какой-то момент испугался даже, не переборщил ли, но старуха, похоже, против грубой лести ничего не имела – так и лучилась вся удовольствием.

– Что же вы, Виталий, скромничаете? Угощайтесь, пожалуйста. – Она подлила гостю ароматного чаю, вплотную придвинула хрустальную вазочку, доверху наполненную влажно блестящими в кроваво-красном сиропе вишнями, и глядела в упор, почти не моргая, пока он не сделал первый неловкий глоток.

Чай был хорош. Крепкий, горячий, терпкий, совсем не то что привычная Виту бурда в пакетиках. Он зажмурился от удовольствия и глотнул еще, потом еще и скоро сам не заметил, как выхлебал всю чашку. Старуха тут же наполнила ее вновь.

– Значит, – она безотчетно теребила камею на груди, – вы, Виталий, будете освещать в этом году конкурс? Отрадно, что к подобным событиям общественной жизни стали привлекать молодежь. Свежий взгляд, так сказать!

– Да, я потому и пришел сразу к вам, Грета Карловна! – Вит моментально вошел в роль. – Редактор подсказал. Сразу, говорит, к победительнице топай, не трать время на остальных, лучше ее, ваших, то есть, пряников все равно там ничего не будет. Теперь вижу: он прав был. Такую красоту и есть жалко.

– Чего же жалеть? – усмехнулась старуха.

Сверкнул в костистых пальцах нож, рассек расписную стенку домика, из-под румяной мякоти показалась багровая начинка. Всего на миг показалось Виту, мелькнуло в голове туманным образом, будто не пряник, а живое существо, красивое и безголосое, ловко резали посреди стола. Стало не по себе. Он отвел глаза. Приложился к чашке, пряча за тонкой ее стенкой внезапную тревогу. Помогло. Понадобилась всего пара глотков горячего ароматного настоя, чтобы смутное желание вскочить и сломя голову бежать отсюда как можно дальше растворилось подобно рафинаду.

– Вот, пожалуйста. Пробуйте, Виталий, не стесняйтесь. Это своего рода опытный образец. Черновик. Я всегда пеку такой, прежде чем взяться за конкурсную работу. Ну, что скажете?

Сказать было нечего. Не было в лексиконе у Вита таких слов, чтобы передать ими одновременно идеальную плотность теста, кисловато-ягодный всплеск начинки на языке, ощущение тающей глазури под небом и медовую сладость, оттененную остротой имбиря. Только и оставалось, что поднять глаза к потолку и блаженно промычать что-то неопределенное.

– Нравится, стало быть? – зарделась старуха.

Вит кивнул.

– Очень нравится! Грета Карловна, ваш черновик, не побоюсь этого слова, шедевр. Заранее сочувствую вашим соперникам, у них нет ни единого шанса. Где вы научились так печь? Расскажите, будьте добры, для наших читателей. И вообще, о себе расскажите, им будет интересно!

Он вынул из кармана припасенный для солидности допотопный диктофон, нажал кнопку, поставил перед старухой на стол. Та заволновалась, принялась обмахиваться кружевным платком. Раньше Вит подобные жесты только в кино видел, где барышни в кудельках и рюшах разъезжали в позолоченных каретах. Остро запахло лавандой и еще чем-то лекарственным. Грета Карловна принялась излагать свою незамысловатую, как полагал Вит, биографию.

Счастливое детство в доме деда, бывшего весьма зажиточного мещанина, что каким-то чудом сумел тихонько проплыть сквозь бурные воды двадцатого века, не растеряв ни здоровья, ни положения, ни благополучия. Уроки фортепиано, языки, званые обеды, добрая кухарка Нюрочка, которую специально выучили старинному семейному рецепту, чтобы могла печь пряники для праздничного стола, вечно отсутствующие родители – занятые были люди, – веселые игры да долгие часы в дедовой библиотеке. Тревоги и беды внешнего мира проносились мимо юной Греты Карловны, как летний ветерок проносится над водой, почти не тревожа спокойной поверхности ее жизни, пока однажды не случилось несчастье действительно непоправимое: тяжко занемог единственный ее брат Иван. Слег в одночасье. Лучшие умы тех далеких лет бились над его загадочной немощью, но даже названия ей долго подобрать не могли.

Нюрочка, женщина, по общему мнению, суеверная, твердила, что всему виной черное колдовство. Говорила, мол, испортили Ваню, не иначе как ведьма украла его душу, отчего стал он пустым, бессмысленным сосудом. И что, если узнать имя той ведьмы да провести некий ритуал, можно пропажу вернуть. И станет Ванюша совсем как был, здоров и весел. Разумеется, никто из взрослых россказням кухарки не верил. На Нюрочку шикали, грозились даже уволить, мальчика таскали по кабинетам, собирали консилиумы, ломали копья в жарких научных спорах, о нем писали диссертации, на нем опробовали с десяток экспериментальных методов, но ничего из этого не принесло желанного излечения. Состояние Ивана не становилось хуже, но и не улучшалось. С раннего детства болезненный и пугливый, он скоро вовсе превратился в собственную тень. Не говорил, сказанного не понимал, с кровати не вставал, только ел, спал да пачкался. И все же Грета любила брата больше всего на свете. Да