Фонарь Джека. 31 история для темных вечеров - Александра Рау

Новак вытер губы ладонью и засмеялся. Теперь все встало на свои места.

– Это розыгрыш? Вы так развлекаетесь на Хэллоуин, да? Играете в… Кого? В дьявола, который собирает души?

Теперь он был уверен, что мужчина перед ним не был богат. Просто любил жестокие шутки.

– Дьявол? – Незнакомец фыркнул. – Нет. И ваша душа мне ни к чему. Плата иная.

– И какая же?

– Сегодня до полуночи вы принесете в жертву человека, который первым постучит в вашу дверь, когда вы вернетесь домой. Согласен, плата высокая. Не каждый решится. Но и взамен я предлагаю немало.

Новак моргнул.

– В чем подвох?

– Подвоха нет. Мне от вас нужна лишь жертва. Не вы сами.

Нет, ему не послышалось. Незнакомец смотрел на него своими странными змеиными глазами. Он не моргал. Вообще.

«Псих. Не иначе. Нужно убираться как можно скорее», – пронеслось у Штефана в голове.

До полуночи оставался час. Гостей так поздно Новак не ждал. Но избавиться от незнакомца ему захотелось нестерпимо. А еще где-то в глубине души шевельнулась дикая, отчаянная надежда прославиться.

Штефан на мгновение представил себя, хорошо одетого и успешного, в собственной галерее среди фанатов и журналистов. А рядом с ним – его прекрасная Анжелика, льнет к нему так, что он чувствует жар юного тела даже сквозь тонкий бархат ее узкого черного платья. Что такое чья-то случайная жизнь по сравнению с этим?

Образ был настолько ярким, что Новак ответил почти мгновенно:

– Я согласен.

Он ожидал, что из воздуха появится волшебный договор, который нужно будет подписать окровавленным пером, но вместо этого незнакомец взял нож со стола и сделал маленький надрез на ладони Штефана, после чего просто крепко пожал его раненую руку. Кровь отпечаталась на чужой коже.

– Клянетесь выполнить мое условие, мистер Новак?

– Клянусь.

– Договорились. – Незнакомец встал, чтобы уйти.

– А если я не справлюсь? – бросил ему вслед Новак.

– Вы умрете. Медленно. И весьма мучительно.

А потом он смешался с толпой.

Штефан уставился на рану. Кровь набралась в тонком порезе, он вытер ее салфеткой. Затем доел и допил за своим чокнутым собеседником, заглянул в уборную, а после, шатаясь, побрел домой.

По дороге Новак наблюдал веселящийся городок, который и не собирался успокаиваться, несмотря на поздний час. Ему попадались нетрезвые компании, целующиеся пары и снующие группки молодежи с мешками и корзинками для сладостей. Последние раздражали более всех своим вызывающим поведением и бесконечными криками: «Сладость или гадость». А еще он не понимал родителей, которые спокойно отпускали отпрысков клянчить конфеты, в то время как любой сосед мог оказаться психопатом и начинить угощения крысиным ядом, иглами или бритвенными лезвиями. Штефан слышал о таких историях каждый год. Все они заканчивались плачевно.

Он неспешно миновал наиболее оживленные улочки и уже на подходе к дому поскользнулся на разбитой тыкве. Просто не заметил оранжевые ошметки на каменной мостовой. Упал. Ушиб локоть и ссадил до крови левую ладонь. Выругался, проклиная этот чертов праздник, тупых людей и мерзкие тыквы. Добрел, прихрамывая, до своей двери.

Штефан снимал крохотную квартирку в полуподвале на тихой узенькой улочке без магазинных витрин и назойливых туристов. Здесь было так тесно, что творческий беспорядок превратился в обыкновенный бардак.

Сквозь единственное окошко под потолком проникал слабый свет уличного фонаря. Он выхватывал заваленные стеллажи с красками, альбомами, флаконами растворителя и лака, старыми кистями, торчащими из банок, рулонами ватмана, огрызками карандашей, засохшими палитрами и грязными тряпками. Вдоль стен стояли большие полотна, которые приходилось ставить так плотно друг к другу, что они грозились слипнуться. Мольберт с чистым холстом стоял у окна. На большом столе посреди комнаты россыпью лежали альбомные листы с набросками. Среди них блестели старые мастихины, наточенные до опасной остроты, но работать такими инструментами было одно удовольствие.

В кособоком шкафу хранились все личные вещи Штефана. На узкой потертой тахте в углу он спал. На табуретке напротив бархатной красной драпировки сидела модель во время работы. Из-за облупившейся двери в уборную тянуло канализацией, но этот запах почти терялся на фоне аромата масляной краски и резкой вони дешевого скипидара, который Новак использовал в качестве растворителя.

Здесь пахло унынием, бедностью и разбившимися мечтами.

Штефан со вздохом щелкнул выключателем и зажег одинокую лампочку в зеленом абажуре над столом. В электрическом свете мастерская приобрела еще более удручающий вид, отчего художник поморщился. Впервые в жизни он возненавидел то, что делает.

И всем сердцем возжелал, чтобы сделка с нечистым оказалась правдой.

Стук в дверь заставил Новака вздрогнуть.

– Сладость или гадость? – услышал он веселый женский голос, от звука которого его глаза широко распахнулись.

Штефан бросился к двери, чтобы поскорее открыть.

На пороге стояла его возлюбленная Муза и прелестная натурщица. Миниатюрная Анжелика Росси. Обладательница смоляных кудрей и больших голубых глаз, которые давно завладели его сердцем. Новак мысленно посвящал ей каждую свою работу, даже когда рисовал какой-нибудь пейзаж.

По иронии сегодня его светлый ангел нарядилась демоницей: голову ее украшал ободок с маленькими красными рожками, а к юбке-пачке из плотной черной сетки был пришит остроконечный хвостик. Юбка была такой короткой, что почти не прикрывала бедра, а черно-красный корсет едва удерживал мягкие полушария грудей, щедро присыпанные алыми блестками. Дополняла наряд короткая кожаная курточка с ремешками, которая прекрасно сочеталась с высокими сапогами.

– Сладость или гадость? – со смехом повторила натурщица, показывая полную корзинку.

– Ох, Анжелика. – Глаза Штефана в растерянности заметались. – А у меня и нет ничего.

– Ерунда. – Она ловко протиснулась мимо него в знакомую мастерскую. – Я на самом деле решила заглянуть, чтобы отсыпать конфет. Мне столько все равно не съесть. – Она по-хозяйски отыскала на полках подходящую пустую коробку, поставила ее на стол и принялась делить сладости. – Я уже домой шла. Замерзла адски. – Анжелика передернула плечиками. – А ты что, опять пил?

Она обернулась и слегка наморщила носик, принюхиваясь. Ее макияж был вульгарно-ярким, а рубиновая помада чуть размазалась в уголке чувственного рта, о котором Штефан мечтал по ночам.

Новак закрыл дверь. Щелкнул засовом. Но Анжелика не обратила внимания, продолжая делить конфеты.

– Ты вечно в депрессии, после того как хватишь лишку, – весело тараторила она. – Уж я-то знаю. Ни рисовать не можешь, ни преподавать. Завязывай с этим, ладно? Только время теряешь.

Штефан мельком глянул на часы. До полуночи оставалось каких-то десять минут.

Что-то темное поднялось в