Фонарщица - Кристал Джей Белл

Единственное, за что я благодарна в холодные месяцы, так это за то, что чистый морозный воздух хоть как-то ослабляет резкие запахи трески, моллюсков и крабов. Не полностью, конечно. Это было бы чудом. Но можно почувствовать более приятные запахи. Аромат пирогов с корицей и мускатным орехом, свежую типографскую краску и теплый древесный запах, исходящий от бондарной мастерской. Над трубой лениво стелется дымок, когда мы останавливаемся у двери. Я тереблю юбку и переминаюсь с ноги на ногу.

Как только мы открываем дверь, нас окатывает тепло.

– Минуточку, – обращается к нам Джордж из глубины помещения, а Руби между тем приветствует нас громким ворчанием.

Она поднимается со своей лежанки, стуча хвостом по земле. Мы гладим ей мордочку и спинку, воркуя от нежности, а она так и льнет к нам, глядя на нас с обожанием. Вскоре к нам подходит Джордж с кружкой в руке, его лицо расплывается в улыбке.

– Темп, Пруденс! Какой приятный сюрприз этим студеным утром. Давненько ты к нам не заглядывала, Пруденс. Ты просто загляденье.

Пру опускает голову:

– Давненько. Пожалуйста, простите.

Джордж отмахивается от ее слов свободной рукой, но все равно умудряется расплескать кофе из кружки.

– Нечего тут прощать, ты только обещай исправиться.

Конечно. В следующий раз приду с мамой. Нам обеим пойдет на пользу выходить время от времени из дома. Руби тычется носом ей в руку, чтобы та не забывала гладить ее, и Пру смеется. Так приятно слышать это впервые за несколько дней.

– Чудесно, – кивает Джордж. – Мы с Руби будем рады вашей компании, ведь Джози снова отчалил.

– Что?

Земля уходит у меня из-под ног. Единственное, за что я держусь, – это улыбка Джорджа, впрочем быстро исчезающая. У него пролегают морщины на переносице.

– Джози тебе не сказал?

– Сказал что?

Руби толкает мою ладонь. Я отступаю в сторону и скрещиваю руки.

– Уехал он. Записался на «Элизабет» в китобойную экспедицию.

Воздух покидает мое легкие. Пру хватает меня за руку и сжимает, и только это не дает мне осыпаться на землю. Я закрываю глаза, чтобы не видеть исполненную жалости гримасу на лице Джорджа. Я опоздала.

Я вижу, как Джози стоит передо мной, вижу его глаза, глядящие на меня с состраданием, преданностью, любовью. Чувствую тепло его щеки на своей ладони. Получается, он все это время носил маску? У меня щиплет в глазах. Я прикусываю губу.

– Мне так жаль, Темп. – Джордж ставит свою кружку на табурет и протягивает мне руку. У него грубые ладони с узловатыми костяшками. Руки бондаря. Как у Джози. – Я бы сам сказал тебе, но я думал, он уже говорил. Он давеча ушел пораньше, чтобы застать тебя до твоей смены. Я вроде видел, как вы прогуливались вместе.

Я откашливаюсь со второй попытки.

– Да, он гулял со мной. Просто к слову не пришлось.

Джози был так зол, когда подошел ко мне в тот вечер. Наверное, он уже решил уйти от меня. Но почему он не сказал мне об этом? Он мог хотя бы попрощаться. Я прокручиваю в уме наш разговор. Его наводящие вопросы. Боль в его голосе. Возможно, тогда он еще не твердо решил расстаться со мной.

Остался бы он, не расскажи я ему, как поцеловала Гидеона?

– Не знаю, что и сказать. – Джордж качает головой, в его ясных глазах появляется озабоченность. Он беспомощно смотрит на Пру.

– Идем домой, Темп.

Она разворачивает меня и кивает Джорджу, у которого такой вид, словно он был бы рад оказаться в любом другом месте. Мы идем домой, но вокруг что-то не то. Я ничего не узнаю. Кругом сплошная бессмыслица. Только крепкая рука Пру удерживает меня в этом мире.

Когда делаешь все, чтобы справиться наверняка, неудача причиняет еще большую боль. Я хочу разозлиться на Джози. Я злюсь на то, что он доказал обоснованность моих страхов и ушел, когда наша ситуация осложнилась. Но правда в том, что мне нечему удивляться. Единственный человек, на которого я могу злиться, – это я сама, потому что у меня был шанс, пусть и ничтожный, предотвратить случившееся. Я угробила слишком много времени.

Дома мама поставила на стол наши чашки. И сама пьет чай, сидя в качалке. Бросая любопытные взгляды в ее сторону, Пру наливает нам чай. Мама по-прежнему молчит, но ее уже не нужно побуждать к участию, как обычно. Похоже, при виде того, как ее дочери опускаются на самое дно, в ней пробудился материнский инстинкт, пусть даже ставший тенью себя прежнего.

– Как думаешь, он когда-нибудь простит меня? – шепчу я, лелея хрупкую надежду. Пру садится за стол рядом со мной. Я чувствую тепло ее ладони поверх моей.

– Ты достойна прощения.

– Так ли?

Я этого не чувствую. Если бы Пру узнала правду обо всем, что я наделала, неважно, с благими намерениями или нет, она бы уже так не думала. Я бы на ее месте не думала.

Па я не простила. Его больше нет, но я все равно чувствую его повсюду, не в силах избавиться ни от воспоминаний, ни от своих чувств. Впервые мне не нужно задаваться вопросом, что бы сделал Па на моем месте. Не сомневаюсь, что Гидеон угрожал нашей семье, чтобы заставить Па помогать ему. Иначе и быть не могло. Па никогда бы не сделал без причины чего-то настолько ужасного. Он сделал, что должен был сделать, даже если это было неправильно.

Прошло четыре года, и наша семья снова оказалась в той же ситуации. Но я выбрала другой путь. Я не горжусь своим выбором, но он был лучшим из двух. По моей вине погибли две женщины. И Бенджамин. И разумеется, Гидеон. Возможно, это Бог наказывает меня через Джози. А я заслуживаю наказания. Но, не сдавшись перед трудностями, отказавшись от чувства вины и не признав победу за Гидеоном, я получила возможность жить своей жизнью. Поступить правильно и, может быть, исправить свои ошибки и жить так, как хочу. Я буду ждать Джози. Все полтора года его путешествия. Столько, сколько потребуется. Он того стоит.

Чай горчит, но начинает вытеснять холод, пронизывающий меня до костей. Пру, погруженная в свои мысли, водит большим пальцем по краю чашки. Мама покачивается в кресле, устремив взгляд на огонь, в глазах у нее дальние дали. Здесь царит покой, тишина между ударами сердца, не гнетущая и не тревожная. Просто тишина. Жизнь в Уорблере идет своим чередом. Но здесь