Фонарщица - Кристал Джей Белл

При слове «злоумышленник» он прищуривается. Мы оба знаем, кто это сделал, но я никогда не скажу этого вслух. Вопрос в том, использует ли он это теперь против меня в отместку за свои потери? Или припрячет до поры до времени? До безопасного берега еще далеко, и я делаю еще один хрусткий шаг по льду.

Кого же я убила?

– А Генри не знает, кто это мог быть?

– Есть версия, что это мог быть некий китобой. Генри не знал о жалобе, которую я подал капитану Леонарда после его нелепых приставаний к моей суженой. Теперь он знает.

Моей суженой. Я закрываю глаза, но не могу развидеть удовольствие на его лице. Ведь человек погиб от моей руки. После всего случившегося я почти забыла о Леонарде.

Если Гидеон рассказал Генри о Леонарде, я могу лишь заключить, что это его я убила. Мне не жаль, что Леонард мертв, да покарает меня Бог за мои злые мысли. Мне только жаль, что это сделала я. Но что Леонард забыл в доме Гидеона? Когда я видела их рядом, Леонард выглядел испуганным. Меня удивляет, что он снова приблизился к Гидеону по доброй воле. Я вспоминаю, как в последний раз видела Леонарда в ту ночь, когда он исчез вместе с Сюзанной. Значит, Гидеон и его привел к себе? Был ли он у Гидеона все это время? Но зачем бы он понадобился Гидеону?

Я откашливаюсь:

– Что он делал в твоем доме?

– Он ворвался, когда я собирался ехать в Нью-Бедфорд. Угрожал моей жизни.

Это полная бессмыслица. Я хмурюсь и скрещиваю руки:

– Ого! Ты про Леонарда?

Гидеон поднимает брови:

– Нет-нет. Он ко мне не заходил.

Где-то вдалеке кричит одинокая чайка.

– Версия Генри хоть и не лишена достоинств, но далека от правды. – Гидеон усмехается, словно высасывая воздух из моих легких. – Нет, я говорю о молодом бондаре, который слишком запал на одну особу, не отвечавшую ему взаимностью.

Лед ломается у меня под ногами.

– В тот вечер он ворвался в мой дом и… в общем… – Гидеон пожимает плечами так легко, словно речь идет о несогласии из-за цен на древесину. – Мы обменялись словами. Он считал, что я вел себя неподобающе по отношению к тебе. Когда стало ясно, что он не желает внимать голосу разума, мне пришлось по-другому добиться его понимания. Я, право же, сожалею о нашей перепалке. Я не хотел его убивать.

Нет.

Нет. Нет. Нет. Нет.

Я хватаю Гидеона за грудки так, что болят костяшки, в ушах звенит, дом и сад расплываются по краям.

– Но я слышала кого-то наверху. Кто-то кашлял.

– О господи. Тогда я, должно быть, ошибся. – В глазах Гидеона вспыхивает азарт, и в меня словно врезается корабль. – Как думаешь, Джози кричал, когда горел заживо?

Мои внутренности разрываются на части. Лед разверзается подо мной.

Тьма поглощает меня по кусочкам.

Глава 20

Дни летят, как мотыльки на ветру. Затем недели. Маятник качается. Что-то во мне сломалось. Каждый визит Гидеона в наш дом отзывается во мне дрожью под кожей, но ненависть и омерзение, которые я когда-то испытывала, почти переросли в принятие. Невозможно противиться неизбежному. Я живу по кругу. Обслуживаю фонари, здороваюсь с прохожими, возвращаюсь домой, чтобы посидеть у огня, поесть, поспать. И снова. Больше ничего.

Что бы я ни делала, ничто не изменило будущее к лучшему. Каждый мой выбор, каждое мое действие только ухудшали жизнь. Милая Молли пропала, навеки заточенная над океаном. Бенджамин мертв. Сюзанна пропала. Мириам мертва. Пру выходит замуж за Гидеона. Джози, мой лучший друг, любимый, мертв. Похоронен под чужим именем. Я убила его. Теперь остался только этот круг.

Я не могу кричать. Не могу плакать. Просто нечем. Ничего не осталось. Та, кем я была, кем хотела быть, свое отжила. Ничто не имеет смысла и не должно иметь. Все, что от меня требуется, – это выполнять простые действия, чтобы оставаться в живых. И снова. И снова. И снова. Вера в то, что я когда-либо могла что-то контролировать, была заблуждением. Апатия – единственное, что мне остается, чтобы обезопасить своих близких. Все остальное только усугубляло ситуацию. В любом случае это все, что мне осталось. Что-то во мне сломалось.

Через два дня после возвращения Гидеона началось строительство его новой мастерской с жилыми помещениями наверху. Он сообщил нам, что это позволит ему лучше следить за своим предприятием, и поинтересовался мнением Пру по поводу оформления. Не слишком тонкий намек на предстоящее бракосочетание. Будто я могла забыть. Она ухватилась за возможность обрести свое женское счастье, получив от жизни второй шанс.

Болтая без умолку, она показывала мне различные выкройки и образцы тканей для штор, одеял и подушек, которые планировала сшить. Очевидно, так она пыталась снова наладить со мной контакт после того, как ее мир был восстановлен, а мой остался покореженным. Я улыбалась и кивала, делилась мыслями. Говорила все нужные слова, совершала все правильные действия. Однако ее ответная скованность и беспокойство в глазах подсказали мне, что она видела: я не вкладывала душу. Но она ничего не спрашивала, слишком поглощенная своим личным запоздалым счастьем. Я приписываю это ее молодости. При всей ее сострадательности трудно ставить других на первое место в таком возрасте. Правда в том, что я не могу винить ее. Кто я такая, чтобы лишать ее счастья, пока Гидеон не сделал ей ничего плохого?

Насколько она понимает, я горюю оттого, что Джози ушел на полтора года в плавание. Оттого, что упустила шанс начать с ним новую жизнь. Оттого, что оттолкнула его. И он предпочел мне «Элизабет». Я заставлю Пру поверить, что за все это время, проведенное врозь, огонь во мне угас. Пламя на самом кончике фитиля.

– Он вернется, Темп, – говорит она однажды, нежно сжимая мне руку, пока я смотрю на огонь. – Вот увидишь. Все образуется.

Только Гидеон знает правду. Еще один темный секрет между нами. Нас сплачивает уродство. Хотя он и живет в гостинице, каждый день он обедает с Пру. У нее загораются глаза каждый раз, когда он сжимает ей руку. Когда заправляет прядь волос ей за ухо. Я смотрю, с какой легкостью она гладит его по плечу, наклоняясь, чтобы налить ему любимого землистого чая. Она его заваривает каждый день, неважно,