Ведун - Александр Владимирович Мазин

Вернулись в город аккурат на сватовство. Десятник из княжьих Давил, варяг из уличей, сватался к Прелесе.

Сватов было много, десятка два. Шествовали шумно, с песнями, с дудками, а вошли торжественно, в тишине. Говорили слова правильные. Борич отвечал тоже правильно. Благосклонно. Давил — молодец красный. Пусть племенем улич, чужак, но братья-варяги — сила. Третий сын уличского князя опять же. Княжич, получается. Пусть у уличей князей с десяток, но звучит хорошо. Опять-таки осмьнадцать лет вою, а уже десятник. Прелесой прельстился давно. Углядел, как она на камне сидела, жениха мертвого ждала. Краса да верность. Да домовитость. Да отец — соцкий новгородский, значит богач. Потому не торопился Давил. Опасался, что откажет Борич. Княжич-то княжич, но что толку? Земли своей нет. И наследства не предвидится. А вот десятник в дружине наместника киевского — это уже другая сказка. Покажет себя — и в сотники выйдет. А Давил покажет. Лихой.

Среди сватов жениха не было. Не по обычаю. Участь молодых старшие решают. За Давила — сам наместник княжий. Такому отказать трудно. Да Борич и не собирался. Поговорили во дворе, потом сваты в дом вошли, а прочим угощение поднесли. Скромное. Не пир же.

Бурый как гость, в дом тоже вошел. Послушал, как люди договариваются. В основном речь о приданом шла. А после о том, как свадьбу играть, кого звать, кто и сколько платить станет, кому за порядком следить…

Бурому слушать сей торг наскучило, и он ушел во двор.

Там веселее. Оказалось, со сватами скоморохи были. Жених сговорился. Они-то и пели-плясали-дудели. Во дворе тоже представление устроили. И это было любопытно. Бурый допрежь со скоморохами не знался. Видел на ярмарках, но не приглядывался. А народ, оказалось, интересный. Силы настоящей в скоморохах не было, а вот заемная — имелась. И обереги на них оказались хороши. Бурый не удержался: подошел к старшему, пегобородому, но ловкому и звонкоголосому по-юношески, попросил глянуть.

Скоморох не отказал, но насторожился.

— Сродственник твой чаровал? — спросил Бурый, разглядывая костяную палочку.

— Бабушка.

Бурый пробежался пальцами по резам, проверяя на сродство. Нет, чужие ему чары, холодком отдают. Но не враждебные.

— Мена? — предложил Бурый. — Ты мне его, а я тебе… — Он вынул из кошеля оберег из козлиного рога, который сам зачаровал на плотскую силу. Такие люди брали охотно и платили серебряную монету, а, бывало, и две.

Скоморох глянул… Задумался. Потом спросил:

— А ты, человече, хозяину кто? Родич? Сын?

— Гость, — ответил Бурый. — И не человек я.

Скоморох даже назад отшагнул:

— А кто?

— Ведун. Мена?

Кто таковы ведуны, скоморох знал. Еще бы ему не знать. И от этого знания легче ему не стало.

— Поклянись, что зла мне… — оглянулся на своих, — нам не желаешь и не сотворишь?

— Больно вы мне нужны, — хмыкнул Бурый. — Нет, не желаю и не сотворю, если сами не напроситесь.

Клятву он приносить не собирался. Еще чего! Но скоморох не настаивал.

— Забирай, — сказал он.

— И ты, — Бурый протянул роговую пластину.

Скоморох глянул с подозрением:

— Это от чего?

— Это для чего, — поправил Бурый. — Чтоб уд у тебя топорщился. Не бойся, плясун. Это Волоховы чары.

— Уд у меня и так… — пробормотал скоморох, но оберег прибрал. И отошел сразу.

А Бурый пошел искать Дедку. Чтоб помог разобраться со скоморошьим оберегом.

— Колдунья, — уверенно заявил Дедко, изучив тонкую косточку. — Из пальца дитяти вынуто. Ты ему что взамен дал?

— На мужскую силу оберег.

Дедко захихикал.

— Что не так? — нахмурился Бурый.

— Все так. Так на так. Это колдовской амулет на плодовитость. Чтоб мальчик родился, — покрутил косточку в пальцах, и добавил: — Только не родится. Плохо его бабку учили. Косточку надобно у живого брать, а не у мертвого, да еще и несвежего. Хорошо еще душа у дитяти прежде отошла, а не то получил бы внучок недоброго духа. А? Каков подарочек! —

Дедко снова захихикал.

— Ну духа я б разглядел, — возразил Бурый.

— Ты — да, а он? — и сменил тему: — Что, девку нашу сосватали?

— Вроде бы. Я ушел, когда они по свадьбе торговались. Кто сколько на нее даст.

— Значит, сосватали, — покивал Дедко. — Это хорошо. Надо б о судьбе ее узнать попробовать.

— А можно?

— Попробовать-то? Запросто. Каждый второй нурман с собой мешочек с гадательными рунами носит, а каждый первый на вороньей кости гадает.

— И что, взаправду получается?

Интересно, однако. Почему ж Дедко прежде о том ничего не рассказывал?

— Взаправду — редко. Но ты ж не о том спросил? Ты спросил: можно ли попробовать? Я и ответил: можно. Пробуй, — Дедко хихикнул.

У него нынче определенно задорное настроение.

— Ты тоже на костях гадать будешь? — не сдавался Бурый.

— Я? Нет! Разве что на твоих! Ха-ха!

Тут Бурый наконец-то угадал причину Дедкиной веселости. Мог бы и раньше догадаться. Вернее, унюхать. Просто не угадал в дыму печном, что снизу шел, запах этих трав.

Что ж, раз Дедко ими надышался, значит дурного не ждет, потому что эти степные травки напрочь отбивали у ведунов дар предвидеть плохое. Зато весело от них. И спать после них легко, а сны только добрые. И вообще все всегда хорошо. В том настое, которым Дедко жреца велсова опаивал, эти травки тоже были. Немного, правда. Иначе тот жрец дня два бы миру улыбался и говорить с ним тогда было бы без толку.

Два дня Дедко радость и вкушал. А на третий добавил. И тем Бурого малость подвел. Потому что на следующий день после сватовства пришли во двор к соцкому от вуйчича его, по матери брата двоюродного. Слыхали, мол, в доме у тебя сильный ведун живет. А у вуйчича беда. Женка захворала. Похоже, прокляли ее. Вторую ночь не спит, страдает сильно. Проси гостя своего, брате, о помощи! Помоги родичу!

— Могли б и сюда привезти болящую, — проворчал Дедко.

— Не могли, — возразил посланец. — По зиме не довезли бы.

— Далеко ль ехать? — поинтересовался Дедко.

Настрой у него благостный, но куда-то ехать… Да еще и верхами…

—