Ведун - Александр Владимирович Мазин

— Ага, ага… — Мутноватый взгляд Дедки упал на Бурого и оживился.

— Он поедет! Вот он!

— Я? — удивился Бурый. — Сам?

— Ясно, сам. Иль ты не ведун, Младший?

— Но почему?

— Наможется мне, — проворчал Дедко. — Не видно разве?

— Неможется? Тебе? — Бурый еще больше удивился.

— Что пялишься? Старый я! — сердито рявкнул Дедко. — Сказал: сам! Собирайся!

И пошел в свою клеть.

Бурый вздохнул. С Дедкой спорить попусту.

«Может и впрямь занемог ведун, — подумалось Бурому. — Перебрал со снадобьем веселящим. С виду ведь Дедко и впрямь стар. Пятый десяток доживает».

Но Бурый тут же отогнал мысль как не стоящую. Дедко по лесу бегает шустрей Бурого, пол-зайца за раз уминает, баб пахтает с заката до рассвета.

При мысли о бабах сладко потянуло внизу живота. Рода опять отъехала и Бурый скучал. Уже и на девок дворовых стал поглядывать…

Коих Дедко и заваливал поденно и понощно.

Бурый фыркнул сердито. Неможется ему! Да, зелье веселящее дар Дедкин замутило, но ум-то никуда не делся. Не иначе задумал что-то старый…

Бурый заглянул в сердце…

И ничего дурного не ощутил.

Ну, собираться, так собираться.

Три ножа. Тот, что силу тянет — за сапог, тот, что жизнь — сзади, за пояс. Зимой его в рукав можно, а летом нет. Заметно будет. Третий нож, простой, не посвященный, а лишь наговоренный, зато в ножнах богатых и с рукояткой наборной — на пояс. Для важности.

Котомку с травами и снадобьями можно Дедкину взять, а для снеди…

— Ясти не бери, — остановил Дедко. — Кормить-поить будут. На вот баклагу мою. Попусту не пей. Там взвар бодрящий.

Взвар — это хорошо. Три глотка — и ты как ночь поспал.

Посыл ждал снаружи. Тревожился. Конь под ним тоже беспокоился. Перенял от хозяина.

Три другие лошадки тоже спокойно не стояли, перебирали ногами. Заскучали в конюшне. Бурый выбрал ту, что покрупнее, влез в седло. Как позже выяснилось: не угадал. Тряская оказалась. Хотя его вторая — такая же.

Лошадке Бурый не понравился, но это обычно. Боятся животины ведунов. Чуют, чем пахнут. Баловать, однако, не балуют. По той же причине.

— Поехали, — велел Бурый.

— А ведун чего? — встрепенулся посыл.

— Я ведун, — буркнул Бурый.

— Не, тот, старый!

— Старый сказал: и меня довольно будет. Едем или как?

— Едем, — решился посыл.

Он, похоже, даже облегчение ощутил, что с ним не Дедко, а Бурый.

— Хозяина твоего как зовут? — спросил Бурый.

— Бирючем кличут.

О как! Интересное имя. Значит — волчий. Дедке бы — в самый раз. А вот Бурому — не очень.

— И не хозяин он мне. Вольный я, иль не видишь?

— Все мы вольные, — проворчал Бурый, пружиня ногами и понимая: поездка будет утомительной. — Пока не оседлают. — И опережая следующие слова посыла: — Помолчи, человек. Я покуда с духами поговорю.

Посыл заткнулся. Такие слова всегда действовали.

Так и ехали в молчании. Посыл впереди, за ним обе заводные, Бурый последним. Шипастые зимние подковы (железа соцкий Борич не жалел) оставляли на утоптанном снегу глубокие отметины. Зимний лес словно вымер. Бирюч, Борич. Похожие имена, однако. И скорей всего родовые. А коли так, то не простой у них род. Один — волчий, другой — боровой. Об имени соцкого Бурый раньше не задумывался.

— Слышь, свободный, а что за род у твоего Бирюча? Откуда он?

— А из дреговичей он, — отозвался посыл. — Дед его в Новом городе жил, а отец погост поставил и град при нем, и всю землю окрест под себя взял.

— Значит и дружина у него своя имеется?

— Да какая дружина! Он же не князь какой. Огнищанин по росписи. Хотя земли у него немало. Иное княжество меньше будет.

— И людей, поди, тоже?

— Ну сотни две мужей наберется. А исполчить — не менее сотни.

С гордостью сказал. Вот, значит, как дружины нет, а воев — сотня. Ну, ну.

Дальше ехали молча. Дважды меняли коней. Один раз спешились: перекусить. Посыл хотел: в седлах, но Бурый пресек. Надобно дать ляжкам и заднице передохнуть. Он жалел, что лыжи не взял. Не его это, верхом.

Однако, доехали. И как обещал посыл, до темноты.

Обосновался родич новгородского соцкого основательно. Крепкий острог на холме над озером, увиден был Бурым издали, поскольку как раз через озеро зимник и пролегал. Вокруг острога — чистые от леса поля. Ближе к стенам — дворы и дома со снежными пухлыми шапками и хвостами дымов над ними. Не княжье место, но боярское, никак не меньше.

Через сельцо проехали к воротам. Те были открыты, но не бесхозны. Рядом отрок в шубе, с копьем и щитом на спине. С посылом поздоровался дружески, на Бурого глянул и спросил:

- А где ведун?

— Он и есть, — ответил посыл.

— Чей-то молод… — скептически проговорил отрок.

Бурый усмехнулся:

— Проверить силу мою желаешь? Тогда выбирай, что тебе дороже: язык иль…

— Не-не-не! — Тут же пошел на попятный вой. — Не желаю! Езжайте по добру!

Бирюч. Высокий, пузатый, большой. Борода рыжая, широкая, а глаза коровьи. Любит жену. Страдает. Страшится худого.

И верно страшится.

Бурый враз понял: сквернавец. Дух мелкий, въедливый и злющий. Рождаются такие от обиды мелкой, но долго вскармливаемой. А могут и колдовством простым. Дедко говорил: такое колдуньи любят. Словят заложного и выпестуют на нем враз целый клубок. И уж тогда беды не оберешься. Так то со сквернавцами управиться легко. Дедко показывал не раз и сам Бурый тоже упражнялся. Пока сквернавец снаружи, прихлопнуть его легче легкого. Не трудней, чем комара раздавить. А в человека проникнуть сквернавец только через кровь способен. Нет крови и он человеку не опасней ночной бабочки. Но сквернавец терпелив. Будет виться близ жертвы, пока случай не подвернется. Ему любая ранка сгодится. Не успеет человек кровь затворить вовремя, просочится сквернавец внутрь и тогда дела плохи. Силой его в теле зацепить не легче, чем кисель ножом. Да и сила нужна особая. Вроде живца. Такая, чтоб сквернавец сам к ней потянулся, вылез и присосался-прилип. Тогда потянуть умело, вываживая нежить, как рыбешку.

Нет, Дедко и