Ведун - Александр Владимирович Мазин

впрямь сильный ведун. Чуял, что ему тут никак не справиться. Нет в нем живой силы, только та, что от Морены. На нее сквернавец не поведется. И вытащить его у Дедки не вышло бы. Только болящей пол-ноги отсечь. По-иному не спасти. И это если поспешить А дня через три уже и вовсе никак не спасти будет, потому что сквернавец в теле живом просторно обоснуется и пока живое мертвым не станет, не выйдет. А выйдет он уже не мелким червем, а сильной нежитью. Сильной и опасной. Не червяком — змеем черным. И не надо будет уже ему ждать, пока поранится человек. Это мелкий только через кровь внутрь просочиться может, а превратившийся…

Ну да этому Бурый превратиться не даст.

— Ну что, ведун, что скажешь? Сумеешь помочь?

Смотрят оба: Бирюч и жена. Красивая она у него. И сильная. Не плачет, не стонет, только глаза влажные. Глазищи.

Бурый молчал. Прикидывал, как сказать правильно.

— Ну говори уже! — сердито вскрикнула женщина. — Я умру? Порча это? Огневица?

— Огневицы пока нет, — наконец-то нашелся Бурый. — Не пахнет рана покуда.

Ранка на пятке крохотная. Пятнышко черное. Как ухитрилась пораниться? Не холопка же какая-нибудь. Такие босиком не бегают. Тем более зимой.

— Нет огневицы. Но будет. Если порчу не снять… Не убрать.

— Откуда порча?

Бирюч. Аж рычит от сдерживаемой ярости. Укажи врага — порвет.

Ах вот как! Не один тут сквернавец. Вкруг самого Борича еще три вьются: сероватые, прозрачные еле видимые червячки…

Бурый выбросил руку, ухватил одного (Бирюч отшатнулся), втянул, осушив. Два других тотчас метнулись прочь… Ага, уже! Незримая медвежья лапа взмахнула разок-другой — и истаяла. Вместе с добычей.

— Кто-то на тебя обижен, новгородец, — сказал Бурый. — Не ее это проклятье, твое.

А вот это он зря сказал. Бирюч аж лицом потемнел, глазами захлопал, губы задрожали…

— Себя не вини! — поспешно бросил Бурый. — Врагов у всех в достатке. Иные и ворожбой балуют. Почто оберегов не носишь?

— Ношу, — Бирюч прижал ладонь-лопату к груди.

Ну да, есть там что-то такое… От сглаза отворот, похоже. И тот почти иссяк.

Бурый тем временем проведывал женщину. Увиденное не то, чтобы порадовало, но не самое плохое все же. Сквернавец пока что сидел в ноге. Не выше щиколотки. Если ступню отсечь, жить женщина будет. Но захочет ли? Без ноги. Пусть сами решают.

— Выбор у вас такой, — сказал Бурый. — Я могу порчу эту запереть. В ноге.

— А боль уменьшить сможешь? — быстро спросила женщина.

— Могу вообще унять, — ответил Бурый. — На время. А после ногу придется отсечь. Во посюда, — Бурый обозначил место.

— И она будет жить? — спросил Бирюч. — Точно?

— Будет.

— Отсекай! — потребовал Бирюч, не задумавшись ни на мгновение.

— Погоди, муж мой! — воскликнула женщина. — Ты сказал «выбор», ведун? Что еще?

— Могу попробовать порчу выманить, — пояснил Бурый. — Но получится иль нет, не знаю. Может стать хуже. Порча может выше пойти и тогда одной ступней не отделаешься. А может и вовсе…

— Отсекай! — заявил Бирюч. — Я тебя всякой любить буду, не сомневайся!

— Можно я сама решу, — мягко, но твердо сказала женщина. — И, ведун… Ты сказал, что можешь боль унять?

— Могу, — подтвердил Бурый и полез в суму.

Боль от проклятья унять даже проще, чем простую боль. Он еще не закончил втирать мазь, а болящая уже вздохнула облегченно. Тяжко ей было. Порча ведь не тело — душу терзает.

— Можешь попить чего-нибудь, — сказал Бурый. — И поснедать. Только не горячее и немного. Хочешь исти?

— Хочу, — с удивлением проговорила женщина.

Лицо Бирюча посветлело.

— Это только на время, — тут же предупредил Бурый. — Решать вам надо, не мешкая. Пусть ее напоят, накормят пока. А я по дому пройдусь.

— Зачем это? — насторожился Бирюч.

Ишь ты! Ожил. Опаска проснулась.

— А затем, что с тебя я дрянь снял, но не думаю, что единственную. Сказал же: кто-то на тебя крепко обижен. Не хочешь узнать, кто?

— Осматривайся! — пробасил Бирюч. — Я с тобой пойду! — Поглядел на жену и, спохватившись, добавил: — Ежели не помешаю?

— Не помешаешь. Кого из воев своих тоже возьми. Пригодится может.

В доме ненавистика не нашлось. Во дворе тоже. В селище не пошли. Ночь уже. До света потерпит. Опять-таки сейчас есть дело поважнее.

Болящая поела и даже чуток разрумянилась. Мазь помогала. Бурый, не поленившись, наложил ее, чтоб погуще. Хуже не будет.

А еще у него мысль нужная появилась. Как задачу себе облегчить. Проверил, все ли у него имеется для снадобья. Не хватало малости: желчи. Но это не беда. Даже человечья не обязательна. И свиная подойдет. Бурый не сомневался: Бирюч для жены раба не пожалеет, но зачем, если разницы нет.

Желчь нашлась. Бурый замешал нужное, поставил на печь, предупредив строго: не трогать! Даже и близко не подходить.

Бирюч своей волей к горшочку человека приставил: сторожить. За ночь зельецо как раз настоится на теплом. Дрянь еще та выйдет. Такой и убить запросто, если меру не соблюсти. Но Бурый меру знает. Ровно столько, чтоб кровь у болящей стала для нежити невкусной. Сквернавец покуда мелкий, разума не имеет. Хитростей не чует. Поведется.

Бурый еще раз осмотрел женщину. Уснула, бедолага. Не удивительно. Столько две ночи маялась, а сейчас отпустило.

— До утра отдыхаем, — сказал Бурый. — А утром попробую из жены твоей порчу вытянуть. Выйдет, хорошо, нет… — он пожал плечами.

— Уж постарайся, ведун, — попросил Бирюч. — Угостишься со мной?

— Не откажусь, — охотно согласился Бурый.

Поели и отправились почивать. Бурый с собой девку прихватил, одну из тех, что прислуживали. Для телесной надобности. Хозяин не возражал.

Заснул Бурый с легким сердцем.

Потому что не знал, что его ждет завтра.

Глава 34

Глава тридцать четвертая

Волохи. Один — важный, второй пожиже. Этот годами чуть постарше Бурого.

Появились чуть свет. Ночью шли, спешили. Бирюч позвал? Возможно. Волохи тоже целить умеют и с проклятьями справляются.

— Ты каков сам? — спросил старший.

— Ведун, — Бурый выпрямился, поставил чашку с отваром. — Пестун мой — Волчий Пастырь. Слыхал?

Волох поджал губы.