Ведун - Александр Владимирович Мазин

Так и ехали.

Колдун сипел.

Дедко — о своем думал, о хорошем. Как отдаст колдуна Морене.

Возница правил. И от страха холодел, невзирая на теплое солнышко.

А Бурый — наблюдал. И запоминал. Потому что — важно. Потому что оплошай они с Дедкой, и сейчас колдун бы их в подарок своему богу готовил.

Думать о подобном исходе не хотелось, но — надо. Много в мире явном обладающих силой и друзей среди них у Бурого нет. Союзные, да, могут появиться. Должники или те, кому сам ведун задолжал, тоже. А таких, чтоб верить — ни одного.

На то она и сила, чтобы каждый ее хотел. И добыть ее как? Только отнять. Или от высших получить. От Госпожи, к примеру.

Но высшие на то и высшие, что сами силу алчут. Ты им целый пирог, а они тебе от него крошку. Однако от них и крошке радуешься. Потому что она — дар оттуда. И такая сила — особая. Она как золото заместо серебра. Вес тот же, а цена больше.

«Это потому, — говорил Дедко, — что такую силу у тебя уже не отнять. И когда за Кромку уйдешь, она с тобой вся останется».

Хотя и в этом своя особенность имелась. Останется, да. Но только если ты за Кромку своей тропой уходишь и к своему богу. А если чужой, тогда иначе. Что один бог дал, то другой забрать способен.

А еще был у Бурого кое-кто, от муки колдуна великую радость источавший. Дух заложный, что теперь в ноже для силы обитал. Прав Дедко: повезло Бурому. Но то особое везение, ведуново. Допрежь уготованное.

Глава 33

Глава тридцать третья

Эту зиму прожили в покое и достатке. Сходили в ближний городок, потом — в Полоцк, оттуда, зимником, до Смоленска добрались. Дальше не пошли. Зато познакомились с ведуном тамошним. Ну как познакомились: постояли немного друг против друга, померились взглядами. Тамошний пожиже Дедки, зато на своей земле. А вот ученик у него интересный: баба. Не ведун, а ведунья, получается?

— Не ведунья, ведьма, — поправил Дедко уже на обратном пути. — Я б ее вздрючил.

— Так что ж не того? — спросил Бурый. — Наставник ее тебе не ровня. Да и я б пособил. В обоих делах, — Бурый ухмыльнулся.

— А того, что Госпоже это не понравилось бы, — без улыбки сказал Дедко. — Жадная она. Сам знаешь. Что ее, то ее.

— А как же я? — спросил Бурый. — Я ж и ее и Волохов, получается?

— Не так, — возразил Дедко. — Ты — Волохов сначала, а потом уж ее.

— А Волох, выходит, не жадный?

— Нет. Он рачительный. Разумеет: если баба мужем попользуется, от мужа не убудет.

— А у бабы еще и прибудет! — сострил Бурый.

Настроение у него было отменное. Сила бурлила. Просилась наружу. Кабы не Дедко, он бы уже в бег пустился или волшбу какую сотворил.

— Не шути так, — строго произнес Дедко. — Не то у Госпожи и впрямь прибудет. На одного языкастого ведуна-недоучку. И станешь ты целиком ее, потому что заслуг перед Волохом у тебя и на пол-пригоршни не наберется. Давай-ка прибавим шагу. Хочу наш поезд до полудня догнать.

— Было б неплохо, — согласился Бурый.

Этим утром они замешкались и купеческий обоз, с которым шли от Смоленска, встал на зимник без них. А до следующего постоялого двора — два дня пути. Так что ежели они хотят есть горячее и ночевать не в шалаше на лапнике, то надо догонять. Купцы новгородские к ведунам расположены и щедры. Не без расчета. Это как пару княжьих гридней в охрано заполучить за ночлег и кормежку. Даже и лучше, потому что сильных ватажек разбойных нынче нет, а вот нежити всякой — в избытке. Убивали вдоль зимников, рек и трактов частенько. И убивали плохо: бросали покойников, где придется. Сию опасность княжьи дозоры не отгонят. А ведуны могут.

И отгоняли.

С торговым поездом дошли до конца, до стен новгородских. Быстро дошли, за три седмицы: по накатанным зимникам поприща длинные выходят. Вовремя успели. Аккурат к лютому месяцу. На полдне его еще студнем называют, а здесь только лютым. И это хорошо, что Дедко решил в городе его провести. В городе весело. А то сидели бы дома: без девок, без яств городских. Только и развлечения, что по лесу с голодными серыми бегать.

Жить на постоялом дворе им соцкий Борич не позволил. Заявил, что обида от того ему будет смертная.

Дедко обижать уважаемого человека не стал. А Бурому сие и вовсе в радость: можно любиться с Родой каждую ночь. Ну почти каждую. Время от времени воительница по делам уезжала.

А однажды и Бурого с собой позвала. Но огнище одном странные дела творились. Кровавые. Тысяцкий неревский, отправивший туда городскую стражу допускал, что нежить иль нечисть шалит.

Оказалось, нет. Ни при чем нежить. Люди. Ватажка нурманская решила по окрестностям пройтись. Последний месяц зимы. У добытчиков шкурки кипами лежат.

Люди похуже кромешников бывают.

Однако и против людей Бурый сумел помочь. Когда метель злая два дня кружила и все следы напрочь замела, Бурый сначала с лешим местным сговорился, угостив нелюдя, а потом стаю позвал. Новгородские вои помогли тож. Завалили лося. Такого матерого, что сами серые брать не рискнули бы. Подкормили люди вечных своих врагов, а те полусотню к нурманам привели. Волки на своей земле все и всех знают. А кого не знают, того чуют за поприще.

Нурманы — вои сильные, опасные. Холодов не боятся. Они вообще никого и ничего не боятся. Однако — люди. Им и спать надо и есть.

С этим Бурый помог. Верней, серые. Два дня вокруг нурманов кружили, уснуть не давали. И дичь вся разбежалась.

Так что хорошо их взяли. Без потерь. А были б бодры, неизвестно как обернулось бы. Да, нурманов было впятеро меньше. Но взяли бы они кровью за кровь наверняка.

Добычу на них подняли немалую и Бурому долю выделили щедрую. На шубу не хватит, но на пару шапок ему и Дедке — с лихвой. Собольих шапок.

А положенную долю воинской справы: пол-кольчуги и