О чем молчит река - Изабель Ибаньез

Я отвернулась и пошла к своему дяде и Абдулле в соседнюю комнату. Услышала, что Уит последовал за мной. Его молчаливое присутствие одновременно успокаивало и выбивало из колеи.

Таков парадокс Уитфорда Хейза.

Я ожидала застать обоих мужчин в том же состоянии благоговения, что и раньше, но вместо этого они оба изучали расписную стену, украшенную сотнями сверкающих мозаичных плиток из яркого лазурита, розового кварца и бирюзы. Мне было больно стоять так близко к Tío Рикардо, когда все, чего я хотела, – это оказаться как можно дальше от того, кто разрушил мою семью. Его слова постоянно звучали у меня в голове, и я мысленно прокручивала их, как загадку, которую нужно разгадать.

Он определенно знал, как вести игру.

– Посмотри на эту прекрасную картину, – сказал Абдулла, показав на резные рельефы, изображающие людей, несущих чаши с фруктами. – Они собирают виноград. А здесь запечатывают сосуды.

– Думаете, мы найдем его здесь? – удивленно спросил я. – Виноград, которому две тысячи лет?

– Возможно, он уже превратился в вино, – усмехнулся Уит, прислонившись к стене. – Да, смотрите, здесь они записывают год урожая.

– Невероятно, – выдохнул мой дядя. – Эта гробница выглядит одновременно греческой и египетской. Даже надписи на стенах сделаны на двух языках. – Он прошелся вдоль линии стены, размышляя и что-то восхищенно бормоча себе под нос. – Смотри, Абдулла. Картины, изображающие смерть Осириса и похищение Персефоны.

– И множество скарабеев тоже, – заметил Уит, изучая резьбу.

– Что они означают? – спросила я. – Я видела их повсюду. На амулетах, стенах, колоннах, в виде статуэток и на одежде.

– Эти символы возрождения и перерождения защищают тех, кто перешел в загробный мир, – ответил Tío Рикардо. – Жуки также ассоциируются с египетским богом солнца, который, конечно же, умирал и возрождался снова каждый день. Он…

– Рикардо, не отвлекайся. Где-то здесь должна быть дверь, – сказал Абдулла, вставив свой факел в чугунную подставку у входа в сокровищницу.

– Верно… Иначе они разместили бы сокровища возле стены, – сказал Tío Рикардо.

– Не хотели загораживать проход, – продолжил Абдулла. – Но вот что любопытно. Разве они не хотели отвадить расхитителей гробниц?

– Если только их не поймали, – сказал Уит. – Предположим, воры вошли, попытались обокрасть гробницу, но их обнаружили. Возможно, древние египтяне укрепили дверь на лестнице и наказали грабителей. С тех пор местоположение гробницы оставалось тайной. Проникнуть на Филе наверняка было непросто, ведь в течение многих веков остров считался священным местом.

– Убедительная теория, – сказал Абдулла.

Мы все внимательно посмотрели на дверь, и ответ мгновенно пришел мне в голову. Возможно, благодаря магии, бурлящей у меня под кожей, или образу детей Клеопатры, который возник у меня в голове.

– На некоторых из этих плиток выбиты луна и солнце, – сказала я.

– Селена и Гелиос, – хором ответили Tío Рикардо и Абдулла.

– На других изображен картуш Клеопатры. А это картуш Марка Антония, – указал Уит. – Интересно, почему Юлий Цезарь остался в стороне.

– Возможно, это не так уж и интересно, – задумчиво произнес Абдулла. – Рикардо, как ты думаешь, что за этой стеной?

– Ее погребальная камера, – сказал Tío Рикардо. – Я понимаю, к чему ты клонишь, sahbi[49]. Ты думаешь, не специально ли Цезаря исключили, потому что его не похоронили бы рядом с Клеопатрой.

– А кто еще мог быть похоронен рядом с Клеопатрой? – спросила я, чувствуя, как кружится голова. Мне никогда не приходило в голову, что она могла быть похоронена с кем-то еще. Могли ли плитки намекать на этого человека?

– Она умоляла Октавиана не разлучать ее с Марком Антонием, – ответил Уит. – Выполнил ли он ее просьбу?

– Вряд ли, – медленно произнес Tío Рикардо. – Клеопатра была для него проблемой. С чего бы ему уступать?

– Чтобы успокоить египтян, – сказал Абдулла. – Их фараон только что потерпел поражение. Народ любил Клеопатру, она была единственной греческой правительницей, которая потрудилась выучить египетский язык. Они бы хотели выполнить ее последнюю волю.

Я шагнула вперед и машинально надавила на бирюзовую плитку с выгравированным изображением солнца. Она полностью погрузилась в стену. В кончиках моих пальцев вспыхнул знакомый трепет открытия. Он становился моим верным спутником. Затем я попробовала надавить на другие плитки с отметками. Каждая из них также работала как кнопка.

Уит щелкнул пальцами.

– Точно так же, как колонна.

– Мы нашли картуши Селены и Гелиоса наверху, в комнате. Именно так мы поняли, что нужно проверить колонну, – сказала я Абдулле. Мне все еще было трудно смотреть на Tío Рикардо. Каждый раз, когда я это делала, я видела черты своей матери. Сестры, которую он предал.

Я не должна была помогать им, но и уйти тоже не могла. Моя мать хотела бы знать обо всем, что произошло, и я не собиралась подвести ее снова.

– Думаю, стоит понажимать на плитки с отметками в разном порядке, – сказал Уит. – Их всего восемь, не считая Марка Антония. Он не был изображен на колонне.

Все согласились, и каждый из нас выбрал по две плитки.

– На счет «три», – сказал Tío Рикардо. – Начнем с тебя, Уитфорд.

– Waahid, itnein, talaata[50], – сказал Абдулла.

Уит нажал на свои плитки, я вслед за ним, затем Tío Рикардо и наконец Абдулла.

Ничего не произошло. Мы перебрали все варианты, какие только могли придумать, пока не остался последний очевидный.

– Dios mío, – воскликнул Tío Рикардо. – Возможно, Марк похоронен вместе с ней.

Мы включили в нашу последовательность плитки с изображением солдата, но это ни к чему не привело.

Мой дядя разочарованно застонал.

Абдулла удивленно хмыкнул и наклонился, показав на маленькую плитку у земли, на которой было выбито изображение сокола.

– Это Гор.

– Сын Цезаря и Клеопатры – Цезарион! – сказал Tío Рикардо. – Иногда его ассоциировали с ребенком Изиды.

– Клеопатра, Цезарион и Марк Антоний, – сказал Абдулла. – Вот кто находится за этой стеной. Давайте нажмем только на эти плитки.

Мой дядя покорно кивнул. Но и после этой комбинации стена не поддалась.

– А что, если нажать на все плитки одновременно? – предложила я. – Потому что они похоронены вместе.

Абдулла одобрительно кивнул, и у меня потеплело на сердце.

– Все вместе. На счет «три».

– Waahid, itnein, talaata, – сказал Уит.

Мы надавили на плитки. Наградой нам стал громкий щелчок, за которым последовал протяжный стон камня, впервые за две тысячи лет сдвинувшегося с места. Появились очертания двери, края которой повторяли квадратную форму плитки. Абдулла в последний раз толкнул стену, и она подалась вперед. Воздух вырвался наружу, заключив нас в теплые объятия. Пламя свечей затрепетало, но выдержало натиск.

Я посмотрела на Абдуллу,