Девять жизней октября - И. Ф. Сунцова

– А остальные где? – вспомнила она.

– Стасик выскочит где надо – у него амулет. Внучок мой. – Старушка довольно улыбнулась. – Маринку стриж выведет. Димасика за вами точно вышвырнет куда надо. Или вас за ним. Понабралось вас тут, мне, конечно, не скучно, но тут уже ведь не в Павлике дело…

– А в чем?

– В сыночке его, его это тюрьма, и правила его. Ну давай, а то уже и так перекособочило твою дороженьку. Душенька при тебе, остальное приложится.

Глава 50

Евгений. Сон Никанора Ивановича, или Казнь

Женя сидел на полу в прихожей и разбирал весь тот хлам, что вытряхнул из картонных коробок, которые непонятно зачем прихватил с собой из квартиры Вали. Заранее он не планировал ничего подобного, но в самый последний момент, когда он уже собирался выходить с картиной под мышкой, его взгляд совершенно случайно упал на груду пыльных коробок. Абсолютно ни о чем не думая, Женя украл и их тоже.

Теперь же он с ненасытным интересом рассматривал старый выпуск журнала «Юность» с грубой и шершавой бумагой, ржавый утюг, потрепанное и пожелтевшее издание книги «Приключения капитана Блада» Рафаэля Сабатини, наполовину пустой флакон духов «Красная Москва», столовые серебряные ложки, завернутые в льняные салфетки, и… и фотографии в рамках. Фотографии Вали.

Когда ему попалась первая, с выпускного вечера в школе, у него перехватило дыхание: здесь она еще жива, а сейчас ее уже нет, но самое ужасное – то, что это робко улыбающееся создание даже не подозревает, какая жестокая судьба ему уготована. Сердце Жени сжималось всякий раз, как он взглядывал на очередной снимок Вали, где она была радостной, грустной, задумчивой, но была. Только лишь на этих немногочисленных фотографиях Валя навсегда так и останется живой.

Под руку Жене подвернулась какая-то замызганная кофейными брызгами болотного цвета брошюрка. Совсем тоненькая брошюрка с коротким названием «6». Она привлекла внимание Жени, он раскрыл ее и принялся читать:

«Куда она исчезла?! Неужели вас, мои читатели, не волнует этот вопрос? Куда исчезла шестая картина Поля Сезанна из серии „Игроки в карты“? Почему художественный мир позабыл о ней? А вот вам, дорогие, и ответ: проклята картина! Да-да, проклята!

Когда обожаемый многими Поль Сезанн писал свою последнюю, шестую, картину, в его доме произошла череда престранных событий, о которых вам не поведает ни один историк, ни один учебник, только я, ваш верный слуга, А. М.

В имении художника каждое полнолуние, уверяю вас, каждое полнолуние, и именно в полнолуние, стали находить истерзанные, изглоданные, искусанные тела несчастных горничных, лакеев и кухарок, о загадочной смерти которых никто особенно не переживал и не заботился. Как вы все знаете, до простого рабочего персонала тогда господам не было никакого дела, поэтому расследование этих убийств не было возбуждено, и оставалось лишь гадать, что случилось с бедными, оказавшимися не в то время не в том месте, слугами.

Зато после того, как так же погиб внебрачный четырехлетний сын Сезанна, тот, убитый горем, нанял детектива. Вы не поверите, но детектив выяснил, что чудным образом Поль Сезанн всегда находился рядом, в соседней комнате, с тем самым местом, где наутро были обнаружены тела! Конечно же, великого художника так и не заподозрили ни в чем, так и не обвинили его. Но мы-то с вами знаем все: все знаем о „6“! Знаем, что…» – на этом разборчивый текст обрывался.

Женя посидел минуту без единого движения, ошарашенный содержанием брошюрки, от которой он ожидал в крайнем случае какой-нибудь политической, антисоветской, пропаганды. Он раз за разом прокручивал в своей голове последнюю отчетливо читаемую строчку. Кто-то залил брошюрку кофе: буквы, напечатанные дешевой, нестойкой краской, поплыли, и их оказалось невозможно распознать.

– Шестая картина, шесть… – пробормотал он вслух, пытаясь ухватится за ускользающий обрывок какой-то мысли. – Шесть… Шесть! – вдруг воскликнул он почти торжественно, и глаза его вновь сделались безумными. – Записка! – Женя вскочил на ноги и кинулся к вешалке, на которую повесил свой плащ. Он выпотрошил карманы, на пол посыпались монеты.

В записке, найденной в комнатке Елены Сергеевны, были цифры от одного до шести, причем «1», «2» и «5» – зачеркнуты, а «6» обведена кружком. «Так вот что значит записка: она о картинах!»

* * *

Сонную утреннюю тишину разорвал дребезжащий звонок телефона. Женя от неожиданности подскочил на постели и чуть не свалился на пол, запутавшись в толстом пуховом одеяле. Бросил ошалелый взгляд на стоящий на прикроватной тумбочке будильник – пять часов сорок четыре минуты. Телефон надрывно хрипел и кашлял в коридоре, словно заболел бронхитом. Женя спустил ноги с кровати и босиком прошлепал к аппарату, потирая глаза, виски, ероша немытые, сальные волосы.

Он полуночничал под ручку с коробками, картиной и запиской; лег, не раздеваясь, под самое утро, и теперь у него болели сухие красные глаза, как если бы кто-то насыпал в них горсть песка. «Кому я нужен в такую-то рань?» – мысленно простонал он и снял трубку, глядя в окно на темное ленинградское небо.

– Алло, Кирюша? – раздался взволнованный женский голос, почти срывающийся на плач. Женя хотел было возразить, что он совсем не Кирюша, но не успел раскрыть рта: – Кирюшенька, мне надо было взять у тебя чистый листик, надо было… Я знаю, как ты относишься к тому, что я лазаю в твой стол, но мне правда очень уж нужно было… Я… Кирюша, миленький, скажи, пожалуйста, что за пакетики такие у тебя странные там лежат? Кирюша… – Звонок резко оборвался, зазвучали протяжные гудки-вздохи, будто уставший телефон не выдержал нагрузки и резко решил перевести дух.

– Алло? – зачем-то спросил Женя, хотя наверняка знал, что его не услышат на том конце провода. Не получив ответа, Женя отнял от уха трубку и медленно вернул ее на аппарат. Неприятное и странное ощущение дежавю внезапно охватило все его существо: ему почудилось, что когда-то давно он уже был свидетелем этого короткого монолога – даже голос женщины казался смутно знакомым.

Женя, разбитый от недосыпа и резкого пробуждения, вернулся в комнату, забрался обратно в кровать и укрылся скомканным одеялом. До подъема оставался почти целый час.

* * *

Женя вышел из парадной – хлопнула дверь – и, ежась от озноба, который часто бывает после сна, когда организм еще не успел запустить процесс обогрева тела, сел в свою новенькую черную машину «Москвич-412». Женя копил на него несколько лет – сейчас он это вспомнил – и почувствовал