Вещи мертвого человека - Дмитрий Валерьянович Лекух

этого времени года, газонной травы и сиротливых голых деревьев, в той части сада, где не росли любимые Дедом и им же высаженные молодые сосны и сибирские кедры.

Не знаю уж, за какие деньги он эти многолетние саженцы покупал. Дорого – это точно…

Здесь, вне нашего гребаного мегаполиса, даже надоевшая промозглая осень воспринимается немного по-другому. Я уже не раз замечал. И тот же дождь – чуть-чуть, но другой.

Обошел дом, зашел под навес. Толкнул стеклянную дверь на веранду.

Вошел.

Внутри было довольно тепло, хотя и не жарко. Я бы сказал – свежо.

На столе, под лампой с уютным зеленоватым абажуром, привычно белела геометрическим узором большая керамическая миска с яблоками: зеленая кислая антоновка, какие-то розовые со все тем же зеленым. Мелкий, каким-то чудом занесенный в нашу холодную осень летний «белый налив». Там же – вполне уважаемых и ощутимых размеров тяжелый хрустальный сосуд с чем-то заманчиво желтоватым. Почти наверняка знаменитый Дедов яблочный самогон. «Как-бы-кальвадос».

Его Деду присылает время от времени трехлитровыми банками какой-то приятель, не откуда-нибудь, а из самой Тамбовской губернии. Из разных сортов. Этого «кальвадоса» в кладовке – в несколько рядов, наверное, уже стоит. А может, и не стоит – от гостей зависит.

Одиночеством Кирилл Дмитриевич тоже особенно не страдал.

Дед из кресла излучал депрессию и скуку одновременно. Большой телевизионный сановник в изгнании, вид сбоку. Марку, что называется, держал. Нет, разумеется – не из какого-то пошлого дачного кресла-качалки советского времени.

Из настоящего, уважаемого кресла. Можно сказать – кресла с большой буквы.

Тяжелого, глубокого.

Массивного.

В темном матерчатом чехле.

Именно такого, каковое и должно украшать собой застекленную панорамно тройными, кстати, зимними стеклопакетами «теплую» веранду уважающего себя и своих хозяев загородного дома.

Я такой же хочу. С такой же теплой верандой, с очагом. И обязательно – с таким вот хозяйским креслом.

Только желательно немного поближе к Москве.

Рано мне в моем возрасте еще об изгнании-то мечтать. Чтобы рухнуть с высоты, на нее сначала надо забраться.

Просто, сидя в таком кресле, понимаешь неумолимое течение времени, не отрывая седалища от места его расположения, а взгляда – от уютно лежащей на коленях толстой и непременно очень умной книги. Даже если это какой-нибудь детектив…

Я такое, кстати, и без всякого Деда уже как-то встречал.

Еще одним украшением веранды был упирающийся в дальнюю, глухую стену массивный очаг, сложенный из дикого камня. Не какой-нибудь банальный камин, а именно очаг. Который сейчас, судя по весело скачущим язычкам пламени, как раз исполнял функции того самого «банального» камина. Но при известных обстоятельствах вполне мог бы быть использован под барбекю. Или просто как плита для готовки на живом трескучем огне.

Чем Кирилл Дмитриевич время от времени и злоупотреблял. Готовить он умел и любил. Как и многие в этом кругу…

– Привет, – говорю со вздохом, – хозяин. Я к тебе, между прочим, по делу. Хоть и со всем уважением…

Хозяин задумчиво смотрит в мою сторону.

– И тебе не хворать, – откладывает неприлично толстую книгу с заметно пожелтевшими страницами.

Значит, сегодня не детективами депрессию разгоняет, а находится по крайней мере в ровном состоянии духа.

Это хорошо.

Передаю ему, неторопливо поднявшемуся навстречу, корзину с поздними, крепкими осенними грибами.

Жму руку.

Улыбаюсь.

Нормальный ритуальный танец, без него никуда.

Он неожиданно ржет.

– Глебушка, – утирает костяшкой правого мизинца слезу, проявившуюся в уголке глаза. – За грибочки спасибо, конечно, добрый продукт. Но ты серьезно думаешь, что бабка, которая их тебе впарила, в лесу его только что собрала?

Я, уже готовый сказать что-то хорошее, внезапно осекаюсь. Вот старая сволочь. Нет, я так-то, конечно, дитя асфальта. Патентованное и ни на что более не претендующее. Но все едино весьма неприятный конфуз. Даже и не передать…

– А что? – интересуюсь настороженно.

Дед тяжело вздыхает.

– Заморозки, – легонько стучит мне костяшками пальцев по тыковке, улыбаясь. – Заморозки в Подмосковье все же прошли, балда. Пусть и ранние, еще до дождей. Все, закончился грибной сезон. Сразу же. Если только зимние опята или, допустим, вешенки. Ну, есть еще несколько видов, но это уж совсем для специалистов или больных на голову людей. А бабки эти, знаю я их, просто из морозилок грибы таскают. Причем подозреваю, что у одного и того же умного хозяина, скорее всего, вполне себе не подмосковной национальности. На Кавказе, кстати, ты удивишься, в горах белых грибов полно. Я как-то даже в Сочи собирал, с одним местным чиновником, бешеным грибником. Да ты его знаешь, наверное…

Я киваю. Видал я этого чиновника. Здесь же, у Кирилла. Это тогда он был «местным», сейчас давно уж «московский». Интересный дядька.

– Ну, это все фигня, – смеется, – они хоть и размороженные, все равно вкусные, только в три раза дороже, чем в интернете. Сейчас Ольге Федоровне отдадим, она почистит, да прям с картошечкой и пожарим. На сливочном масле да живом огне. Ты ведь самогона под это дело наверняка хочешь?

Я снова киваю.

– Ну, тогда и наливай пока, – улыбается. – И начинай рассказывать. Дела надо успевать заканчивать до того, как нажрешься. Иначе, знаешь, может получиться совершенно неистовая фигня…

Глава 18. У Деда. Часть третья

Кальвадос этот домашний, хоть и был натуральным яблочным самогоном, почему-то ощущался именно кальвадосом. То есть вполне такой благородный самогон.

Мягонький.

Пахнущий зелеными яблоками в мокрой осенней траве.

– Твой товарищ с Тамбова, – спрашиваю у Деда, – туда перед перегонкой много сахара добавляет?

– Ты что! – оскорбляется. – У меня ж диабет!

Киваю. В очередной раз восхищенно цокаю языком: сильны народные умельцы в нашей матушке-России. Ой, сильны.

– Вообще-то, – вздыхаю, – мне отчего-то так кажется, что его имеет смысл пить не из таких вот водочных рюмок. Аромат слишком хорош. Но и из больших коньячных бокалов тоже, думаю, не получится. Если его, этот аромат, концентрировать выпуклым широким бокалом, сужающимся вверх, то, блядь, извини – там могут возобладать благородные сивушные тона. Это же, если я не заблуждаюсь, прошу прощения, первачок-с?

Кирилл немного даже по-мальчишески всхохатывает.

– Ну да, – соглашается, – только из яблочной браги, а не из стандартных дрожжей. И выдержанный, как и положено, в дубовой, обожженной внутри бочке. Ну, не бочке, конечно. Бочонке. Самодельном, разумеется. Мой друган у нас парень хозяйственный, даром что в недалеком прошлом банальный тамбовский бандит. За год в погребе штук пять таких, с «перваком», закатывает: самый лучший аперитив. А под горячее, если доживем, разумеется, попробуешь другой. Тот уже двойной перегонки, градусов под шестьдесят, совершенно изумительный продукт. Ладно, пока Ольга Федоровна