Вещи мертвого человека - Дмитрий Валерьянович Лекух

– Угу.

Тесть только вздыхает, повторяя:

– Почему я не удивлен…

Молчим.

Перевариваем.

– Ну… товарищ генерал, – пытаюсь оправдываться, – работа.

И даже отсюда, из застекленной беседки подмосковной дачи, вижу, как «товарищ генерал» досадливо машет рукой.

– Что у тебя там опять случилось? – интересуется деловито.

Теперь вздыхаю уже я.

– Да ничего, – фыркаю, – дядь Ген. Обычный кризис среднего возраста. К Кириллу Дмитриевичу тут заехал по делам…

Он шумно вдыхает. Потом так же шумно выдыхает.

– Так с собакой-то, – выдавливаю, – хотя бы погуляете?

– Погуляю, – ржет неожиданно. – Кириллу привет передавай. Толковый мужик, жалко, в херню какую-то, блин, ушел.

– Передам, – говорю.

– Ты это, – фыркает, неожиданно заботливо. – Сам-то вообще как?

Я, признаться, чуть сигаретным дымом не подавился. В исполнении бравого товарища генерала это прозвучало, мягко говоря, неожиданно. Интересно меняется этот, кто бы что ни говорил, не очень изменчивый мир…

– Нормально, в принципе, – говорю. – Вот только выпить пришлось. Уже пришлось в смысле. А сколько еще придется…

Он еще некоторое время молчит.

– Что-то ты мне не нравишься, – фыркает наконец.

Я встаю. Утыкаюсь раскаленным лбом в холодное оконное стекло скрипучей подмосковной веранды.

Выдыхаю.

– Да все нормально, – повторяю, – Геннадий Петрович. Обычный кризис среднего возраста, усугубленный запущенным алкоголизмом. С Нинкой мириться опять-таки надо, предчувствую. Ничего страшного. Просто у Кирилла расслабился…

Он опять некоторое время молчит.

– Кризис среднего возраста, – хмыкает, неожиданно чеканя, как строевой шаг, – запомни, салага, у нормальных людей в среднем возрасте как раз только и начинается. А потом продолжается всю оставшуюся жизнь.

– Почему это? – спрашиваю оторопело.

– Потому это, – тяжело и как-то совсем не по-военному вздыхает.

Потом какое-то время молчит – похоже, подбирает слова. Как и все правильные генералы, он предпочитает точные формулировки.

– Потому что, – наконец формулирует, – кризис среднего возраста начинается не на ровном месте, а когда человек становится достаточно взрослым, чтобы даже печенками понять, что мы все, к сожалению, смертны. И он сам тоже не исключение ни фига. Можно подумать, я сам это в свое время не проходил. А у меня тогда уже были погоны с двумя просветами и ответственность за вверенное мне приказом подразделение. И тогда, когда осознаешь – тогда и неизбежно задается следующий вопрос: а зачем мне, который все равно умрет, вот это вот все?

– И? – выдыхаю.

– И, – фыркает, – вот на этот вопрос всю оставшуюся жизнь люди и отвечают.

– И удачно? – брякаю.

– Ну, – смеется, как мне кажется, злорадно, – это, сынок, по-разному. Тут уж, извини, салага, как кому повезет…

Вот ведь – сапог, извините, сапогом. И какая восхитительная рефлексия…

– Что, удивляешься? – догадывается. – Идиот. Думаешь, если генерал, так пень пнем? Такие мысли всем в голову лезут. А уж людям, которым просто по работе иной раз надо посылать других живых людей на смерть, и тем более.

Я медленно киваю.

Сам себе, скорее.

Потом спохватываюсь. У нас же все-таки не видеосвязь.

– С меня бутылка, – наконец прихожу в себя. – Подловили, и жестко. Все время забываю, в кого характером моя половина пошла…

Товарищ генерал только презрительно фыркать изволят.

– Молись, – говорит, – чтобы она в твою тещу не пошла. Вот уж с кем я наплакался в свое время. А ты даже и не боевой офицер…

Эпилог

На застекленную, теплую «зимнюю» веранду просторного дома возвращаться пока не хотелось. Я просто вышел во двор и присел на сухое, сохраненное навесом сначала от дождя, а теперь вот и от снега крыльцо. На улице было пронзительно тихо, и снег, казалось, вновь оживил воздух, вернув ему стылую, студеную, сверкающую белизной чистоту. В этом неслышном и неспешном кружении было что-то печальное, первобытное и завораживающее. Даже сигареты перестали горчить.

Да и курить, по большому счету, расхотелось.

Нет, чуть попозже я, безусловно, пойду в дом.

Пойду даже до приезда Главного.

Во-первых, надо действительно немного взбодриться, а то алкоголь уже начал рыжей ржавчиной разъедать перегруженный происходящим мозг. И с этим реально нужно было что-то решать.

Да и разговор предстоял действительно крайне интересный.

И познавательный, извините.

По крайней мере, я, Глеб Ларин, сравнительно молодой белый и гетеросексуальный женатый мужчина, не так давно разменявший вторую половину своего третьего десятка, кажется, наконец хорошо понимаю, что сейчас по-настоящему с нами со всеми, в том числе и со мной лично, происходит.

Осень происходит.

Тут Дед, безусловно, прав.

Впрочем, это тоже неважно.

Потому что я, в отличие от этих стареющих потихоньку, пусть и по-прежнему зубастых монстров, собираюсь не только в полной готовности встретить неминуемо наступающую холодную и явно безрадостную предвоенную зиму.

Но и дожить до весны…

2019–2024

Москва