Колчаковский террор. Большая охота на депутатов - Сергей Станиславович Балмасов

Сначала арестованных держали в «жестких условиях», но потом тюремный режим ослаб благодаря наличию среди охраны двоюродного брата «учредиловца» С.Н. Николаева – штабс-капитана В.С. Сергеева. Позволили передачу писем, продуктов. Но после его отправления на фронт положение заключенных вновь ухудшилось[425].

Имеющиеся документы позволяют погрузиться в тюремную обстановку, куда попали народные избранники. «Павлов и Алексеевский… рассказали: члены Учредительного Собрания содержались на особом положении, назывались «учредиловцами», держались обособленно от остальных заключенных. Содержащиеся там же большевики с Михельсоном во главе, пользовавшегося исключительным влиянием на все тюремные распорядки, были в претензии на «учредиловцев» за их недоступность. И членам Учредительного Собрания, особенно правым эсерам, пришлось многое пережить…»[426]

Фомин под арестом

Одним из самых «одиозных» для колчаковцев был член «черновской семерки» Фомин. Чье перемещение (как и Локтову) в тюрьму и режима его содержания там определял и контролировал сам подполковник Злобин, начальник контрразведки Ставки[427].

Интерес к Нилу Валерьяновичу колчаковцев был настолько велик, что его допросили сразу по прибытию, буквально «с колес», аж в день его доставки в Омск. По меркам белогвардейского бюрократизма их реакция была молниеносной.

Проведение дознания о «студенте Петроградского университета Фомине» (видимо, опираясь на изъятые у него старые документы) вверили чину для поручений при военном контроле Ставки генералу В.А. Бабушкину[428].

В качестве доказательств антиправительственной работы Нила Валерьяновича Бабушкин ему предъявил № 135 челябинской газеты «Власть Народа» 29 ноября 1918 г. с написанной им статьей под заголовком «Протестую…»

Он указал, что Фомин в ней назвал «исполнителей распоряжений Правительства, и косвенно саму Власть «мятежниками» и «врагами Родины»[429].

Бабушкин особо отметил, что статья была посвящена задержанию колчаковцами «Комиссара Всероссийского правительства Кириенко». В ней говорилось, что Кириенко не нарушил долг перед Родиной и ее законным правительством (Директорией – ред.), не подчинившись мятежникам. А редактор «Власти Народа» Маевский не замолчал под угрозами насильников и продолжил обличать врагов Родины…»

Закончил статью Фомин словами осуждения колчаковского переворота: «Я протестую… как народный избранник, поклявшийся своим избирателям защищать волю народа во имя оскорбленной чести Родины, снова брошенной на поругание ее врагов…[430]»

Также на допросе 7 декабря он откровенно заявил: считаю вредными для национального возрождения Российского государства и грозящими дальнейшей разрухой (действия переворотчиков – ред.), власть Верховного Правителя Колчака – незаконной»[431].

В итоге Бабушкин определил, что «Фомин установил конспиративные сношения с комендантом Съезда членов Учредительного Собрания (видимо, Сперанским – ред.), при этом описав событий после Омского переворота 18 ноября в тенденциозном, явно враждебном для власти свете;

имел в своем распоряжении суммы от центрального Комитета партии эсеров для производства каких-то «выгодных покупок»;

поместил в газете «Власть Народа» статью с заглавием «Протестую» противоправительственного содержания.

Дознанием установлена активная противоправительственная деятельность Фомина[432]».

Данный документ он направил Злобину.

Заметим, что других задержанных по «учредительному» делу почти не допрашивали (даже члена одной с ним черновской «Семерки» Федоровича, кроме связанного с Нилом Валерьяновичем Локтова), а Фомина для этого вызывали аж трижды за две недели (5, 7 и 13 декабря 1918 г.[433])

Создается впечатление, что именно Фомин стал одной из главных целей колчаковцев. Что было обусловлено ведением им реальной борьбы против Колчака: он входил в Исполнительный Комитет Совета управляющих КОМУЧ для борьбы против переворота. А 19 ноября он обсуждал с другими членами этого органа и Черновым отправку в Омск войск «для восстановления революционного порядка и законности»[434].

Всё это характеризует Фомина настоящим народным представителем в Учредительном Собрании, вступившего в неравную борьбу против Колчака.

Особо заметим, что дело связанного с ним Локтова также дает определенное понимание относительно дальнейшей судьбы Нила Валерьяновича.

В отношении его имеется «ПОСТАНОВЛЕНИЕ Бабушкина № 3 1918 г. 14декабря:

1) Моисей Львович Локтов не признает власти адмирала Колчака;

2) он, как опытный член Партии эсеров, не мог не знать характера отношений бывшего члена Учредительного Собрания Нила Фомина с членами Комитета Съезда того же собрания, объявившими непримиримую борьбу Правительству и допустил их сношения через него, приобщив себя к активной противоправительственной деятельности упомянутых членов;

3) он, зная значение и роль бывшего председателя Учредительного Собрания Чернова в борьбе с воссозданным правительством (Бабушкин не разъясняет, что он имел ввиду – Временное Сибирское правительство или «дооктябрьскую», а может, и «дофевральскую» власть), хлопотал по доставлению ему и его близким загранпаспортов;

4) Локтов просит «уважаемых товарищей прислать 5000 рублей для закупки каких-то вещей для них же;

5) нахождение у него экземпляра воззвания бывших членов Совета Учредительного Собрания, призывающего к борьбе против Верховного Правителя, свидетельствует о заинтересованности Локтова в ней[435];

6) виновность Локтова установлена настоящим дознанием /в достаточной полноте/…[436]».

Его и «прапорщика Леонида Коровина, «арестованных (Л.Я. Коровин задержан 3 декабря на заводе Миасс[437] Челябинского района, Локтов – 4 декабря в Челябинске) как видных сотрудников бывшего Самарского КОМУЧ[438]» направил 8 декабря Злобину начальник военно-контрольного пункта штаба отдельного Уральского корпуса капитан Гирш.

У Коровина же обнаружили письма к некоему Савенкову (адресат неизвестен – ред.), Шмелеву, Иванову или Федоровичу[439] (все трое «учредиловцы» – ред., пакеты с обращением к ЦК партии эсеров; 4/ два письма Комитету членов Учредительного Собрания Фомина и одно Чернову Локтова с пустыми бланками загранпаспортов, выданных Локтову бывшим комиссаром Приуралья Кириенко»[440].

Бабушкин обозначил Л. Коровина передаточным звеном между Фоминым и Локтовым с Черновым и Ко[441] и на основании проведенных им допросов 17 декабря решил «ввиду тесной связи дознаний Фомина, Локтева и Коровине представить их совместно[442]» Злобину.

И не случайно, что в заключении именно над Фоминым и Локтевым установили особенно жесткий надзор, подчеркивающий отношение к нему колчаковцев, что дает понимание причин последующих событий с ними.

Так, по прибытии в Омск Фомина обратилась к Злобину: «Имея целью облегчить его участь, в тех отношениях, кои Вы признаете возможным, а также получить сведения о ходе его дела, прошу разрешить мне дальнейшее пребывание в Омске, свидания с моим мужем и передачи ему пищи…[443]»

10 декабря заместитель Злобина ротмистр Иевлев заявил: «препятствий не встречается при условии, чтобы всё передаваемое тщательно осматривалось, дабы не могла иметь место передача писем, записок, документов и т. п. предметов, могущих послужить к установлению связи Фомина с кем бы то ни было. О случаях обнаружения чего-либо запрещенного ставить меня в известность с препровождением мне всего обнаруженного. Свиданий с Фоминым без моего разрешения не давать»[444].

Тем