Колчаковский террор. Большая охота на депутатов - Сергей Станиславович Балмасов

Причем обладетелей «кавалерийского оружия» в данном случае было немного, поскольку следы сабель и шашек на других трупах практически не встречаются. Разгадка данного «ребуса» будети предложена читателю ниже.

При этом Черченко утверждал, что ни у кого из красильниковцев он «револьверов не видел», признав, что «наганом» был вооружен я, произведя два выстрела, удостоверяясь в смерти лиц, подлежавших расстрелу»[542]. Впрочем, на одном только трупе Фомина таких следов было больше…

А другой комендантский адъютант А.В. Фриде заявил, что Черченко ему «сообщил, «что на Иртыше был расстрел арестантов, некоторых добивали»[543].

Отрицание же применения участниками казней холодного оружия видимо, было обусловлено опасениями вызвать предубеждение к ним со стороны начавшегося следствия проявленной ими жестокостью со всеми вытекающими.

Заметим, что речь в данном случае не шла об уничтожении каких-то ярых большевиков, повинных в массовых репрессиях, а о вчерашних союзниках по борьбе против них, не замеченных в этом.

Колчаковцы борются против трупов «учредиловцев»

Одна из причин, почему колчаковцы неохотно расследовали произошедшее и давали родственникам погибших необходимую информацию – нежелание распространять подробности об этом деле, бросающие на них тень. Они стремились напротив приглушить поднятую шумиху и не допустить утечек о произошедшем.

Так, милиционер Э. М. Брувель утверждал: «Во время работы по приказу уездного начальника милиции по зарытию обнаруженных девяти трупов … (там – ред.) находились два неизвестных мне студента, пытавшиеся сфотографировать их, но я не позволил… Они опознали трупы Салкина[544] и какого-то знакомого с седенькой бородкой[545]».

А после этого разгорелся скандал из-за… фотографирования трупа Фомина, в который оказались вовлечены аж две колчаковские спецслужбы и еще одна – косвенно. Дело это началось так: Наталья Фомина добилась «разрешения похоронить Нила Валериановича на кладбище, да еще, кажется, разрешили знакомым Барсова сделать то же…[546]»

И 4 января 1919 г. (по другим данным – 14 января) начальник контрразведки Ставки подполковник Злобин получил письмо: «…Я служу в «Закупсбыте» и хочу доложить, что в «Закупсбыте» и в кооперативе – большинство левых эсеров и большевиков.

(ложь. Кооперативные организации были бизнес-структурами, а к политическим проявлениям там относились негативно. В том числе и к самому Фомину. Так, Емелин и Ко протестовали относительно осенней активности 1918 г. Нила Валерьяновича[547]. Смещение в политику произошло на протяжении 1919 г. – ред.)

Они сняли фотографии расстрелянного Фомина во дворе дома № 4 по Скорбященской улице, куда привезли труп этой падали, чтобы иллюстрировать листовки пропагандистов против теперешнего правительства. Бывшие на похоронах грозились отомстить. Всё видел дворник Александр…

У них много денег и массу их они тратят на пропаганду, занимаясь отъявленной спекуляцией. Они представляют большую опасность и разобрать их надо хорошенько. Большое будет благо, если их разгонят. Ревизию надо провести основательную. Нас, противников, очень мало и мы боимся открываться, чтобы не остаться без куска хлеба…

Надеемся, что Вы их хорошо прощупаете. Я служу под чужим именем, а настоящая моя фамилия – Сурков. При ревизии объявлюсь, если хорошо станут докапываться…[548]»

Показательно рвение этого человека в попытке навредить своим работодателям и одновременно срубить сук, на котором он сам сидел.

Труп Н.Фомина. Январь 1919 г. ГАРФ

В любом случае, 17 января 1919 г. Злобин направил это письмо начальнику госохраны МВД подполковнику Руссиянову «на усмотрение» отделения и тот начал расследование по данному делу[549].

27 января Руссиянов доложил ему: «Разведка установила, что в доме № 4 по Скорбященской улице в квартире Беляевой руководством «Закупсбыта» производилась фотосъемка расстрелянного Фомина… Негатив хранится у фотографа Г. В. Дивиш»[550].

И 30 января он представил управляющему Особым отделом Департамента милиции МВД соответствующие фотографии[551].

А 4 февраля 1919 г. глава Особого отдела приказал начальнику Акмолинского управления госохраны: «По сниманию фотографий трупа Фомина опросите участвовавших в этом, установите, кто этим заведовал, не сопровождалось ли это манифестацией, много ли присутствовало лиц и пр. Негативы изъять, нужно узнать, сколько экземпляров отпечатков сделано и кому они переданы…[552]»

И 7 февраля штабс-капитан госохраны Четаев допросил Г. В. Дивиша: «мне по телефону позвонили из «Закупсбыта» с запросом снять фотографии с убитого… Спустя полчаса ко мне явился неизвестный в военной форме с полковничьими погонами лет 42–46. Фамилии прибывший не назвал. Я спросил его: нет ли в этом чего противозаконного. Он меня уверил, что – нет, т. к. о его убийстве писали газеты.

Договорился о цене за фотографирование, получил задаток 80 рублей и отправил своего помощника с аппаратом. Спустя неделю, когда еще заказчик фотографий не явился, ко мне прибыл начальник 2-го района городской милиции, заявив, что фотографии убитого распространять нельзя и отобрал у меня негативы.

Спустя же несколько дней за карточками явился вышеуказанный полковник. Я ему заявил, что заказ мне выполнять запрещено. И, не отдав ему одного имевшегося у меня снимка убитого, таковой при сем представляю, и заявляю: больше отпечатков не сделано»[553]. (Вопрос, почему он, несмотря на предупреждение, сделал подобную фотографию – ред.)

Помощник фотографа Р.Г. Рациборский помог опознать и задержать вышеупомянутого полковника[554], Георгия Мячиславовича Зарембского, 50 лет, делопроизводителя «Закупсбыта», допрошенного 11 февраля и заявившего, что предложил ему найти фотографа для фотосъемок трупа А. Емелин.

По его словам, фотографирование 28 декабря прошло без оваций и демонстраций при закрытых воротах. Я беспартийный и ничего антиправительственного в этом и не подозревал…, полагая, что Фомина убили не по распоряжению Правительства, а группа лиц по личной инициативе»[555].

Последнее предложение Зарембского – тонкая и смелая «подколка» колчаковцев.

Попытка же помешать фотографированию трупа Фомина заставляет задуматься, что препятствованием подобных съемок колчаковцы заметали свои следы.

В тот же день допросили «Емелина, 37 лет: «Перевозку трупа Фомина произвели с письменного разрешения Бржезовского и директора Департамента милиции Пепеляева. Я участвовал в этом и приглашении фотографа для снятия трупа на память по просьбам Фоминой. Политической деятельности Фомина как члена Учредительного Собрания я не сочувствовал. Мы не полагали использовать фотографии как средство возбуждения…[556]»

Несмотря на это, Руссиянов донес 15 февраля начальнику Особым отделом: «инициатива фотографирования исходила от «Закупсбыта» во главе с Емелиным…[557]». Видимо, был не против сделать его «козлом отпущения» за произошедшее.

Далее с Зарембского и Емелина госохрана взяла подписку о невыезде из Омска без получения ее разрешения[558]. Видимо, Русстянов решили дополнительно проверить их относительно ведения ими антиправительственной