Колчаковский террор. Большая охота на депутатов - Сергей Станиславович Балмасов

Параллельно Колчак поручил проведение расследования по данным событиям исполняющему обязанности (и.о.) главного военного прокурора полковнику Кузнецову.

В тот же день представители прокурорского надзора начали опрашивать участников событий. А 29 декабря «судебный следователь Омского окружного суда Шредер осмотрел местонахождение 10 трупов, включая тело Фомина, и самих останков с пятнами крови и комками снега, пропитанными ею против крепостного собора в расстоянии приблизительно 100 саженей (200 метров) от воды»[573].

За четыре дня Шредер и Коршунов допросили фигурантов и свидетелей. Последний представил 31 декабря министру юстиции Старынкевичу предварительное следственное заключение. В нем говорилось: «по данным главного военного прокурора, взятых из тюрьмы военными властями для представления в военно-полевой суд заключенных расстреляли при следующих обстоятельствах: Фомина, Брудерера, Марковецкого, Барсова, Сарова, Локтева, Лиссау и фон Мекка (прапорщик знаменитой «Дикой дивизии, сын начальника Казанской железной дороги – ред.[574], о его судьбе будет рассказано ниже – ред.), доставили в помещение военно-полевого суда по закрытии его заседания.

Ввиду этого доставивший арестованных Бартошевский, по его показанию, вывел их из помещения суда, чтобы вернуть в тюрьму с пятерыми (ранее – ред.) осужденными к смертной казни (советские деятели и эсер Маков) для приведения приговора в исполнение. (грубое нарушение действующих правил, по которым неосужденных необходимо было отделить от приговоренных и доставить их в тюрьму – ред.)

Кроме того, по порядку производства дел в военно-полевом суде, по его окончании председатель суда должен был приказать конвою вернуть осужденных в тюрьму. Из показаний же его делопроизводителя поручика Ведерникова[575], можно заключить, что такого приказания председатель никому не давал.

Далее из показаний Ведерникова видно, что в распоряжении военно-полевого суда был особый конвой для охраны подсудимых и сопровождения их в суд и обратно. Барташевский не входил в состав конвоя (официально назначенного для военно-полевого суда – ред.), и после суда судившиеся вновь попали под охрану того же Барташевского. (Это наводит на мысли, что отряд Барташевского изначально вызывали в военно-полевой суд Иванова[576] как «ликвидационную команду» – ред.)

Т. к. конвоируемые, вопреки запрещению начальника конвоя не разговаривать, пролжали это делать, то Бартошевский, опасаясь сговора арестованных бежать, и ввиду малочисленности конвоя, решил привести в исполнение приговор суда, выведя арестованных на реку Иртыш, где и осуществил задуманное. При возникшей среди конвоируемых панике расстреляли и неприговоренных арестованных»[577]. (эта экзотичная версия попала в официальные колчаковские документы – ред.)

Вскоре… в контору тюрьмы явился Барташевский без письменного отношения и, основываясь на личном распоряжении Верховного Правителя (выделено ред.), потребовал выдачи Кириенко, Девятова и К.А. Попова.

Узнав, что первые двое уже уведены, а последний болен, выбрал по списку Барсова, Брудерера, Лиссау, Локтева, Марковецкого, Сарова, Фомина и увел их, выдав начальнику тюрьмы расписку в получении арестованных.

Чего не отрицает и Барташевский.

Ввиду этого предстоит выяснить, по чьему распоряжению действовал Барташевский и кем и для какой надобности он был командирован в гарнизонное собрание.

Комендантский адъютант (Черченко – ред.) утверждает, что получил от коменданта полковника Бобова поручение находиться при военно-полевом суде и присутствовать при исполнении приговоров, почему он и сопровождал конвоируемых Барташевским на место расстрела, присутствовал при нем и сам участвовал в этом.

Бобов отрицает возложение им на Черченко такого поручения, утверждая, что он приказал ему лишь узнать, что делается в военно-полевом суде и доложить ему обо всем.

Во-вторых, по показанию Ведерникова, приговор суда объявлялся при открытых дверях и находящиеся в смежной с залом заседания комнате офицеры, включая Черченко и Барташевского, могли его слышать.

В-третьих, по словам Винтера, по окончании суда Черченко сказал ему, что он, Винтер, будет отведен на гауптвахту, а все остальные, судимые вместе с ним, будут расстреляны. Барташевский вообще находил нужным расстрелять всех без исключения.

По словам Черченко, он находился в тюрьме, присутствуя при взятии оттуда арестантов Барташевским по приказанию коменданта полковника Бобова. Последний же утверждает, что не приказывал Черченко быть в тюрьме.

Таким образом, ответственность за расстрел падает на Барташевского и Черченко, но действовали ли они по собственному побуждению или получили приказание от их начальников, пока неизвестно, хотя следствие добыло указания, что неправильные распоряжения последних подчиненных имели место…

По словам же Ведерникова, штаб-офицер для поручений штаба начальника гарнизона подполковник Соколов сообщил ему, что он назначен делопроизводителем военно-полевого суда, сказав: «Вам будут приводить арестованных, а вы их будете судить». Когда Ведерников возразил, что нельзя судить без приказа о предании суду, то Соколов уже строго повторил: «Вам сказано, что Вам будут приводить арестованных для суда».

Черченко мог получить приказания от своего непосредственного начальника Бобова и от начальника гарнизона.

Фомина, Брудерера, Локтева, Барсова, Сарова, Лиссау и фон Мекка Барташевский и Черченко расстреляли с группой, судимой военно-полевым судом. Все они не были судимы военно-полевым судом и суд о них ничего не знал (эта версия выглядит сомнительной и будет разобрана ниже – ред.). Хотя их доставили к гарнизонному собранию (где действовал военно-полевой суд – ред.), но внутрь здания не вводили.

Когда пятерых осужденных подвели к восьми арестантам, бывший в помещении суда комендантский адъютант сказал Барташевскому: «Вот Вам 13 человек», из чего Ведерников заключил, что всех их расстреляют. (Поскольку он присоединил «несудимых» к расстрельной партии, это свидетельство устраняет версию в пользу «самосуда» – ред.)

После Барташевский командует: «Вести по дороге к Иртышу».

Когда ему было сообщено, что первые двое уже взяты Рубцовым, а Попов болен тифом, то Барташевский переговорил с кем-то по телефону в Гарнизонном собрании. О чем и с кем говорил Барташевский, установить пока не удалось, но он спросил, кто из членов Учредительного Собрания содержится в тюрьме.

Хлыбов, считая, что все члены третьей группы являются ими, прочел по лежавшему перед ним на столе списку их фамилии, упомянув также по ошибке фон Мекка (однако в хранящемся в делах контрразведки Ставки списке «насильно освобожденных» 22 декабря из тюрьмы, составленного исполняющим обязанности ее начальника Хлыбовым, напротив фамилии фон Мекка подобных отметок нет[578]).

Хлыбов разговора не слышал, но предположил, что Барташевский сообщил названные им фамилии предположительно Черченко. Которому, как комендантскому адъютанту, могли быть известны все арестанты «Уфимской группы», ибо их доставляли в тюрьму через комендантское управление при переписках, из которых можно почерпнуть сведения об арестантах.

После этого Барташевский потребовал выдачи названных Хлыбовым лиц»[579].

Причем расследование началось во многом под давлением иностранных держав[580], особенно зарубежной общественности. По данным