Колчаковский террор. Большая охота на депутатов - Сергей Станиславович Балмасов

15 февраля МВД отчиталось: «личные карточки Управляющим Особым отделом уничтожены[559]». Однако фотографии в деле остались и прилагаются в данной книге.

Кроме того, видимо, колчаковцы перехватили не все снимки. И, вероятно, охранители вскоре испытали не самые приятные минуты своей жизни, поскольку на допросе 13 февраля «М. Х. Фёдорова, 23 лет, служащая Куликовых», заявила, что «на другой день опять приехали какие-то другие люди, и опять снимали…»[560]

Иными словами, кооператоры обманули колчаковских сыщиков. В любом случае, вызывая фотографов дважды, получается, что они дополнительно перестраховались на случай возникновения к ним «вопросов».

Однако о проведении нового расследования по этому поводу ничего не известно. Возможно, потому, что Фомина отбыла с фотографиями в Красноярск и отвлекать на нее силы и средства, да еще когда к ней было приковано повышенное внимание иностранцев, способное повредить Колчаку, было рискованно. Тем более, что закон не препятствовал родным погибших делать такие снимки.

Кроме того, никакого общественного резонанса фотографирование трупа Фомина не имело. Видимо, в том числе поэтому власти решили «замять» дело. 20 февраля руководство МВД отменило Зарембскому и Емелину подписку о невыезде из Омска[561].

В любом случае, даже мертвый, Фомин был страшен колчаковцам, и с ним продолжали бороться даже после его гибели.

Право-кадетская реакция на расправы

Показательно, что кадетские газеты оправдывали убийство обвинениями социалистов, «развративших» невежественные массы обещаниями прав без обязанностей»[562].

Логика странная – убивали эсеров, в том числе и «учредиловцев», высокообразованные благородные офицеры, а ответственность за это несут их жертвы.

И кадеты, пытаясь защитить власть с критиками колчаковского режима за декабрьские расправы, лишь дополнительно снижали и без того свою невысокую популяроность в Сибири. Так, В.Н. Пепеляев с раздражением писал: «28 декабря. «Заря» (умеренная колчаковская газета – ред.) ведет кампанию, углубляя вопрос… Либеральные «земцы» тоже лепечут о бессудных расстрелах»[563].

Причины его раздражения понятны – беззаконное убийство «рвани», как назвал Виктор Николаевич сидевших в тюрьме «учредиловцев», било по Колчаку, привлекая внимание иностранцев, от поддержки которых он зависел.

Однако пройдет чуть больше года, и за все это кадетам придется отвечать. Пепеляев также испытает на себе все прелести бессудной расправы, испив до дна из одной тюремной, а потом и «расстрельной» чаши с «рванью».

Своё объяснение случившегося пытался дать и «правый» журналист и издатель А. Гутман – Ган[564], хотя его замечания по сути являются переработкой материалов Мельгунова и крайне вольного пересказа Колосова, и содержат множество фактологических ошибок.

Так, Гутман-Ган объясняет произошедшее убийство тем, что «эсеры-подпольщики деятельно участвовали в подготовке восстания» (выступление 22 декабря было чисто большевистским – ред.) и что из-за их действий «Атмосфера в Омске накалялась. В военных кругах росла ненависть к эсерам, объединившимся с большевиками. Черновская грамота (о необходимости сопротивляться «реакции») и беспримерная подпольная агитация эсеров содействовали мятежу 22 декабря, хотя сами эсеры не выступили, предоставив вершить кровавое дело… кучке солдат и рабочих[565].

Идея расстрела наиболее одиозных учредиловцев и социалистов принадлежала атаманам Красильникову, руководившему операциями против мятежников, Катанаеву и др. Из совокупности данных, сопровождавших убийство, несомненно, что неофициальный приказ доставить учредиловцев из тюрьмы в полевой суд в гарнизонном собрании как наиболее опасных большевиков, отдал Красильников с участием других казачьих атаманов. Они рассчитывали, что их приговорят к расстрелу, не разобравшись в их вине, без уличающего материала».

Запомним этот момент, его мы рассмотрим по ходу повествования, но главное, что реально Красильников тогда находился далеко от Омска, Катанаев также не имел к этому отношения. И потому, по мнению Гутмана-Гана, «правительство, а тем более адмирал Колчак, не несут ответственности за совершённый в Омске расстрел социалистов»[566].

«Далее по словам Гутмана-Гана, «Высшее военное начальство – командующий Степным корпусом генерал Матковский и начальник гарнизона Бржозовский – участия в убийстве не принимали, будучи ответственными людьми, чтобы не оценить вреда, наносимого той расправой правительству и знали, что подобные расправы вызовут возмущение Верховного Правителя и Совмина.

Однако расследование пришло к несколько иным результатам. Но даже если допустить подобное, то все равно наказание за массовое бессудное убийство должно было быть адекватным произошедшему. Рассмотрим, как и кого за это наказали.

Часть IV

Колчаковское расследование

Начало расследования

Министерство юстиции оперативно провело расследование событий, чему противились военные. Однако пришлось подчиниться и им под влиянием правительтства и его председателя. Так, премьер Вологодский писал, что уже «Совет Министров просил Колчака расследовать произведенные без суда расстрелы и неправильные действия военно-полевого суда»[567].

При этом надзорные органы во главе с прокурором А.А. Коршуновым начали выяснять случившееся уже 22 декабря около 10 часов утра, лично явившись для этого в тюрьму. Однако по его же данным, официальное следствие началось лишь после резонансных публикаций газеты «Заря».

По данным Коршунова, «В тюрьме начальник милиции Омска Михалев доложил, что прокурорский надзор и следственные власти не известили своевременно о событиях тем, что телефоны их, видимо, не работали, т. к. дозвониться он ни к кому не мог[568], почему послал с извещением посыльного. Который, однако, не выполнив данного ему поручения, не вернулся и в управление милиции… (судьба его осталась неизвестной – ред.)

Во время моего нахождения в конторе тюрьмы туда прибыл прокурор Казанской судебной палаты (Миролюбов – ред.) распорядиться об освобождении членов Учредительного Собрания и задержанных с ними в Уфе.

Установив, что эти лица насильственным путем выпущены из тюрьмы,. узнал, что Верховный Правитель всех участвовавших в беспорядках или причастных к ним, предает военно-полевому суду…

Из арестованных в Уфе и насильно освобожденных было возвращено туда 22 и 23 декабря 19 человек из 27.

23 декабря, узнав, что военные власти изъяли из тюрьмы несколько лиц, включая членов Учредительного Собрания, в тюрьму не вернувшихся, я поручил… установить, по чьему требованию и кого изъяли оттуда»[569].

Иными словами, даже видные представители властей были абсолютно дезориентированы в произошедшем и сообщали «наверх» ложные сведения по данному вопросу. Так, например, акмолинский областной комиссар Резанов 25 декабря 1918 г., когда весь Омск уже знал о гибели Фомина, сообщил министру юстиции С.С. Старынкевичу: «во время беспорядков никто из членов Учредительного Собрания убит не был[570]».

Однако Коршунов донес Старынкевичу: «26 декабря я узнал об обнаружении на противоположном от города берегу Иртыша трупов расстрелянных, опознаются взятые в военно-полевой суд Фомин[571], Брудерер и Барсов…

27 декабря, на основании статьи в № 154 газеты