Колчаковский террор. Большая охота на депутатов - Сергей Станиславович Балмасов

Но в любом случае логика Барташевского «хромает», а сам он предстает большим фантазером. Ведь ведомые на казнь люди явно озадачены мыслью относительно своей жизни, а не мечтами о власти. Кроме того, за исключением Фомина, остальные «смертники» не могли на нее претендовать даже теоретически.

Причем по словам Барташевского, «Когда мы довели их до Крепостных ворот, обращенных к Собору, они сделали вторую попытку к побегу, также остановленную»[626].

Однако в мартовских показаниях 1919 г. он сам себя, опроверг указав лишь на одну попытку побега: «когда вышли из крепости, пользуясь темнотой, малочисленностью конвоя и удобством местности. Тогда я решил согласно Уставу их расстрелять. Выстроив арестантов парами, я повел их на Иртыш, где и осуществил это…[627]»

Также, давая новые показания, Барташевский фактически сознался в соучастии в совершении другого преступления, уже «должностного»: «Получив арестованных и пять осужденных, я повел их всех к тюрьме, предполагая привести приговор над осужденными в Загородной роще, а восьмерых не судимых сдать по пути обратно в тюрьму»[628].

Что было вопиющим нарушением порядков российской и белой армий. Согласно им, арестантов должны были вернуть в тюрьму, изначально отзделив осужденных от несудимых, оставив приговоренных дожидаться утверждения их приговоров в течение суток вышестоящим начальством. То есть Ивановым-Риновым как командующим армией или Матковским как командующим корпусом.

Вопрос – кто в этом виновен. Предположим, что не исполнители, а руководство – военно-полевого суда, и комендантского управления (генерал-майор Иванов и подполковник Бобов), не проконтролировавших отделение судимых от несудимых. Если, конечно, поверить, что дело группы Фомина там не рассматривали. Если же ее членов осудили, как утверждают некоторые источники, то понятно, почему всех 13 человек объединили, отдав Барташевскому.

На допросах ЧСК Висковатова его подельник младший унтер-офицер Падерин дополнил показания своего командира: «Барташевский скомандовал вывести 13 арестантов из Гарнизонного собрания, их построили по двое в ряд. Комендантский адъютант стал впереди их с Барташевским. Позади арестантов находились я и Вилленталь, справа – Шемякин и Галкин, с левой стороны – Куколевский…

Я не мог даже предполагать, куда нас направили. Не знали этого и арестанты, вопрошавшие конвой «куда нас ведут». Мы повели их по улице мимо гауптвахты. При повороте направо из передних рядов (такое свидетельство звучит как принание того, что всех их осудили, но следствие этого не уточняет – ред.) двое осужденных бросились в сторону, но были остановлены выстрелами в воздух. После чего Барташевский повернул налево к каменным воротам, выходящим на Иртыш. Я предположил, что мы ведем арестантов расстреливать. Не доходя до ворот, некоторые из них снова пытались бежать, но их и на этот раз остановили.

Когда мы прошли Иртыш по дороге из крепости, то выстроили арестантов в одну шеренгу и произвели залп, все они упали, хотя им могли убить не более семерых, и мы продолжили стрельбу.

Кто командовал расстрелом – Барташевский или адъютант – не знаю, я был взволнован, но слышал распоряжение последнего «без команды не стрелять». (лишнее подтверждение, что контроль за техническим исполнением ликвидации лежал на военном коменданте Омска, которому подчинялся Черченко, который, видимо, и руководил эти – ред.)

Из револьвера стрелял адъютант, остальные – из винтовок, у Шемякина и Барташевского я револьверов не видел (они могли быть у прапорщика Вилленталя и у седьмого красильниковца, речь котором пойдет ниже – ред.). После расстрела мы не считали трупов (нарушение правил исполнения приговора – ред.) и штыками не работали. Явились в Комендантское управление (еще одно свидетельство контроля расправ Бобовым – ред.). Барташевский с адъютантом прошли наверх. Мы, пятеро, остались ждать возвращения Барташевского, обещавшего выхлопотать для нас подводы, т. к. ввиду крайней усталости, позднего времени и дальнего расстояния до сельскохозяйственного училища, где помещался наш отряд, мы решили, что не дойдем до него пешком… Далее мы поужинали и легли спать»[629].

Поразительно, как после осуществления жестоких убийств «ликвидаторы» могли спокойно принимать пищу, отдыхать и уснуть.

А вот версия Черченко ЧСК Висковатова: «Барташевский скомандовал присоединить пятерых (осужденных) к группе из восьми человек и всех вместе отправить к Иртышу[630].

Я получил приказ присутствовать при исполнении приговоров и с конвоем из тех же семи офицеров (изначально утверждалось, что он состоял из шести человек – ред.)[631] пошел на левый берег Иртыша. (То есть всех арестованных, включая несудимых и двоих неприговоренных к смерти, сознательно вели на казнь, а не в тюрьму вопреки показаниям Барташевского и Падерина – ред.)

При этом Черченко признает, что это было убийство: «приговора перед расстрелом начальник конвоя не читал, не имея при себе от суда никакого документа»[632].

Подчеркнем: его зачитывание было обязательной частью официального исполнения казней. Данное свидетельство опровергает показания членов военно-полевого суда относительно того, что его вердикты осужденным должны были зачитать в тюрьме, поскольку исполнители убийств об этом даже не знали.

Далее расстрелянных добивали, причем контрольные выстрелы, согласно признанию Черченко, делал он сам: «я с чинами отряда Барташевского несколько раз выстрелил из «нагана»…»[633] (следы револьверных пуль как мы помним, оказались на трупе именно Фомина – ред.)

Заметим, что впоследствии Черченко зачем-то встретился с единственным выжившим тогда подсудимым Винтером, находившимся под арестом, заявив: «я говорил ему, что всех нас привлекают к ответственности за расстрел арестантов»[634].

Однако ЧСК не расспросила Черченко, зачем ему это «вдруг» понадобилось и не оказывал ли он при этом на него давления, чтобы заставить дать нужные показания.

Заметим, что расстрел неугодных при попытке побега был обычным и зачастую безотказным способом для белогвардейцев избежать судебного преследования за совершение убийств без суда и следствия. Однако у Барташевского и Падерина это не получилось из-за статуса убитых и поднятой шумихи, а также ввиду опровержения Черченко версии о побеге[635].

Причем, по словам последнего, «по возвращении в Комендантское управление около 5 часов утра доложил коменданту в том числе и о расстреле восьмерых арестантов»[636].

Никакой ответственности за групповое убийство без суда и следствия он не понес и продолжил служить, быстро делая карьеру: уже в январе 1919 г. сменил погоны прапорщика на погоны подпоручика, а вскоре и на поручика. И его двойное производство наглядно демонстрировало оценку действий Черченко колчаковским руководством.

Однако когда исполнителям убийства стала грозить за это ответственность, то Барташевский пытался переложить её на Черченко: «я получил (распоряжение – ред.) привести приговор в исполнение от комендантского адъютанта»[637].

Однако это не удалось. И хотя временный начальник тюрьмы Хлыбов подтвердил