Колчаковский террор. Большая охота на депутатов - Сергей Станиславович Балмасов

изъятий 22–23 декабря из тюрьмы обреченных и проведения над ними «суда», весьма красноречиво. Это служит дополнительным косвенным подтверждением их причастности к тогдашним «ликвидациям».

Предположим, что на очной ставке с Леоновым и Петровым Винтер сообщил то, чего не говорил на допросе ЧСК Висковатова, а именно участие их в конвоировании обреченных.

Причем при освобождении Леонову вернули без объяснения бывшие при нем 85 тысяч рублей[679].

Заметим, что поручик колчаковской армии физически не мог заработать на службе такие деньги, даже если бы откладывал их всю жизнь (месячная зарплата поручика в ноябре 1918 г. составляла 300 рублей[680]). Чтобы скопить подобную сумму, Леонов должен был отслужить не один десяток лет, и при этом не тратить жалование даже на еду и прочие минимальные потребности.

Показательно, что наличие столь огромной суммы у младшего офицера не заинтересовало высокопоставленных колчаковцев. Что свидетельствует о знании ими источников ее происхождения.

Данную сумму Леонов мог получить за выполнение специфической «декабрьской» задачи. Например, за ликвидацию неугодных его командованию людей.

Что же реально произошло?

Иными словами, данные подозреваемыми сбивчивые, нелогичные и неоднократно измененные показания, вызывают вопросы относительно их истинных мотивов появления в Таре. Читатель убедился из подробностей их эпопеи, что они многое не договаривают и лгут относительно обстоятельств своего исчезновения из Омска. Которые должны были быть очень весомыми.

Немало вопросов возникает и относительно роли в произошедшем Драчука. Показательно, что вопросы по данному делу ему не задали. Даже когда сам Драчук сделал 31 марта 1919 г. Чрезвычайной Следственной Комиссии Висковатова красноречивую и показательную оговорку: «Я Барташевскому перейти в отряд Анненкова не приказывал и не говорил ему, что после этого отдам приказ о нахождении его в бегах. Может, подобное сделал начальник пополнения нашего кавалерийского отряда поручик Леонов…[681]»

Заметим, однако, что как пехотинец Барташевский подчинялся Драчуку, а не Леонову, командовавшему кавалеристами. И распоряжение о переходе в другое подразделение мог сделать сам Драчук как командир красильниковцев или замещавший его капитан Егоров.

Почему же он «вдруг» упомянул Леонова ЧСК Висковатова, изначально не интересовавшейся последним? Возможно, утомленный неоднократными допросами, Драчук мог «переводом стрелок» пытался отвести от себя внимание следствия.

Но не исключено, что он проговорился. Возможно, именно Леонов «с подачи свыше» направил Барташевского к Анненкову, после чего и сам попытался «затихариться» в тарской глуши. Однако подобные детали мы уже вряд ли узнаем. В том числе потому, что ЧСК Висковатова, обязанная допросить Леонова и других красильниковцев после упоминания о нем Драчука, не сделала этого. Что выглядит очень красноречиво.

Причем допрос Леонова особенно напрашивался с учетом его заявленного (Леоновым, Петровым и косвенно Драчуком) взаимодействия с Барташевским вечером 22 декабря.

Предположим, что поручик не случайно дал на себя «зацепку» следствию. Видимо, неосторожной болтовней о своем аресте Барташевским Леонов отвечал на заданный ему незапротоколированный вопрос допрашивавших его Бестужева или представителей МВД.

Причем, исходя из анализа имеющихся документов, напрашивается вывод, что Барташевский действительно появлялся на квартире Леонова. Но не для его ареста, а поступил в распоряжение поручика как старшего по должности для последующего совершения убийств.

Судя по всему, именно Леонов и был тем самым «седьмым» красильниковцем, о котором выше шла речь. Его вероятное участие в расправе и объясняет наличие на трупе Фомина следов сабельных ударов.

Как известно, саблями и шашками были вооружены кавалеристы. Которые тогда в Омске были представлены сибирскими казаками и красильниковцами Леонова. Первые исполняли смертные приговоры в Куломзино, последние – в Омске.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что подобно Барташевскому и Ко Леонов также скрылся из сибирской столицы. Ведь он был пусть и небольшим, но начальником – командиром дивизиона, который не мог действовать без «отмашки» начальства. Поэтому его в первую очередь следовало укрыть от следствия во избежание возникновения вопросов к более «высоким» командирам.

Причем как возможный начальник Барташевского по ликвидациям (на что, вероятно, и «намекнул» на следствии Драчук), Леонов действительно мог помочь ему исчезнуть из Омска. Оговоримся: детали этой истории «всплыли» только потому, что Барташевский и Ко, забытые неблагодарным начальством, «пошли во все тяжкие» ради добывания пропитания. Почему и были в итоге арестованы, поведав следствию о случившемся. О чем будет расскано ниже.

А поскольку «всплывший» Барташевский своими показаниями поставил под угрозу тех, от кого он получал 22 декабря задания, его и сделали за это «козлом отпущения».

Однако без денег «ликвидаторов» мог оставить Леонов. Вероятно, что оказавшуюся при нем солидную сумму в 85 тысяч рублей ему выделили на всех участников событий, но поручик сознательно уехал в ином от Барташевского и Ко направлении. Во всяком случае, одному Леонову такое вознаграждение выглядит избыточным даже с учетом деликатности исполняемого им поручения.

Разберем и другой немаловажный момент – аспект отношений Леонова и Драчука. Между которыми по версии первого возникла такая вражда, что последний решил убить своего подчиненного под шумок декабрьских событий.

Чего, однако, не случилось. Да и вряд ли это могло произойти с учетом показания Петрова, что сам Красильников, «к Леонову относился весьма благосклонно, считая его хорошим боевым офицером»[682].

Поэтому, направляя поручика в Иркутск, Драчук сам себе готовил проблемы. Он не мог не понимать, что Леонов доложит атаману подробности царящих среди его омских подчиненных непорядков. За что виновному, зная Красильникова, грозили самые серьезные неприятности.

Поэтому Драчук не мог выпустить Леонова живым в Иркутск. Напрашивалась организация заказного убийства последнего. И, чтобы не подставляться и не оставлять на себя улики, его могли устранить за пределами сельскохозяйственного училища.

Поскольку в Омске тогда практически ежедневно убивали офицеров, убрать поручика, каковых у Колчака было многие сотни, не представлялось какой-то сверхзадачей. Ведь красильниковцы убивали и более известных, нежели Леонов, деятелей вроде того же «учредиловца» Б. Моисеенко.

Несмотря на это, носителя фатальных для Драчука секретов спокойно выпускают из Омска. В связи с этим предположим, что Леонов и Петров заявили про Иркутск по совершенно иному поводу. А именно – планировали там укрыться в случае неблагоприятного развития событий.

Вспомним о ранее упомянутых в телеграмме Леонова Рышкова и Иванова. Видимо, они должны были «принять» Леонова подальше от сибирской столицы. А если поднимется особенно сильная шумиха от омских убийств со стороны общественности, особенно иностранной, то из Иркутска он должен был приехать в Благовещенск.

В пользу данной версии говорит и другой момент. Особенно показательно, что, несмотря на такую враждебность Драчука и Леонова, они на начало апреля 1919 г. продолжают вместе служить на прежних должностях! Хотя «правдоруб»-поручик нарушил данное им «честное слово офицера»