Вещи мертвого человека - Дмитрий Валерьянович Лекух

Он подтвердил адрес. Сказал, что будет платить наличными. И кивнул через пассажирское стекло заинтересованно выглядывающему из подъезда охраннику, чтобы выпускал такси из двора: брелок от ворот закрытой территории дома он, естественно, из любимого «мерина» не забирал.

Ничего страшного, охранник не переломится. Целыми днями на этих своих стульях перед монитором сидят…

Доехали неожиданно быстро.

Одно хорошо в этой промозглой, продрогшей дождливой осенней Москве, привычно и самопроизвольно вернувшейся к режиму самоизоляции. Пробок фактически нет. Ну, по крайней мере, хотя бы иногда. А нам большего и не надо…

Остановились прямо у дверей кафешки, через тротуар.

Стас даже зонт не стал раскрывать: просто поднял воротник непромокаемой модной итальянской куртки со «штурвалом» на рукаве, захлопнул дверь вымытой дождем желтой машинки, сделал несколько шагов и нырнул в полутемное помещение.

Куратор уже сидел внутри, за своим неизменным столиком у окна, и неторопливо пил чай…

Снял куртку, стряхнул с нее успевшие попасть на непромокаемую ткань мелкие капли. После чего максимально вежливо кивнул и уселся прямо напротив куратора.

Знал ведь, что Борис Петрович этого очень не любит. Это все знают. Ну, кому положено, разумеется.

Он любит, чтобы собеседник садился чуть с краю, не по-хозяйски, а словно он тут человек случайный и не существенный.

Знал. Еще как знал.

Но вот поделать с собой так ничего и не мог.

Больше, чем своего конторского куратора, он ненавидел только одного-единственного человека.

Нет.

Двух.

Себя-то он, в общем, тоже довольно всерьез презирал…

– Здравствуй, Стас, – Борис Петрович натянуто улыбнулся бледными, малокровными губами. Пригладил зачем-то три волосинки, гонявшиеся друг за другом по обширной лысине.

Сделал маленький глоток своего чуть теплого слабенького чая из граненого стакана, спрятавшегося в массивном подстаканнике. Говорят, Павел Андреевич специально принес этот громоздкий старомодный столовый прибор в кафе сразу же после открытия этого малоприметного заведения.

Ничего удивительного.

Он здесь власть.

Тут все знали, кому именно обязано своим существованием это, на первый взгляд, такое неприметное заведение, высоко ценимое многими уважаемыми и могущественными людьми. Которым – вот какая незадача – нужно было время от времени без особых помех о чем-то между собой переговорить.

Ну, мало ли.

Здоровье семьи, все дела.

Посторонние сюда не заходили: на входной стеклянной двери всегда висела вечная табличка «Закрыто на спецобслуживание». А постоянных гостей никто и никогда не подслушивал даже просто так, что уж тут говорить о применении спецсредств. На наличие/отсутствие которых помещение с изрядной регулярностью проверяли до и после работы заведения. Хозяева в этом плане были трогательно старомодны и чтили традиции: компромат на людей, поднявшихся до определенного круга, говорят, в свое время было запрещено собирать даже могущественному советскому КГБ.

Что, наверное, правильно и справедливо.

Главное в любом следствии – это не выйти ненароком на себя.

Он это, еще занимаясь журналистскими расследованиями, очень жестко для себя уяснил.

Правила, так сказать, игры.

Стас эти правила, если честно, ненавидел, но тем не менее тоже вполне исправно соблюдал. Не нами, что называется, заведено.

Не нам и менять.

До времени, разумеется…

– Ну-с, – Борис Петрович промокнул губы чистой льняной салфеткой.

Бумажные, как и все одноразовое, он глубоко презирал. В принципе, он вообще все презирал.

И всех.

Особенно тех молодых карьеристов, которые с завидным постоянством обходили его по служебной лестнице. Ну вот – такие неправильные времена…

– С чем пожаловал на этот раз, уважаемый Станислав Игоревич? И стоило ли старика из-за этого из дома в такую погоду лишний раз вырывать?

Стас вздохнул. Демонстративно поморщился.

Не менее демонстративно достал из кармана пачку сигарет, закурил, отгоняя дым ухоженной, но, тем не менее, все равно до обидного крестьянской ладонью. Ну да, не потомственные аристократы, типа старинного дружка и чистоплюя Глебушки, – всё своим горбом, своим трудом… Возникший из ниоткуда официант тут же поставил перед ним решительно запрещенную в подобного рода заведениях пепельницу.

Если уважаемые гости плюют на условности, то отчего персонал должен эти самые глупые условности соблюдать?

– Кофе, – бросил и улыбнулся официанту одобрительно.

Молодец, парень.

– И, пожалуй, на пару пальцев вашего армянского коньяка…

Официант дематериализовался так же неожиданно, как возник.

Стас посмотрел на куратора.

На этот раз уже не прямо в глаза. Перебирать тоже не стоит.

– Деньги от оппозиции, – вздохнул, – как вы и предполагали, на этот канал все-таки зашли. И немалые. Как минимум несколько миллионов. Как вы понимаете, не рублей.

Борис Петрович грустно и даже слегка стеснительно улыбнулся.

– Ну, это не новость, Стасик, – отхлебнул снова чаю и начал набивать чистую папиросную гильзу своей немыслимой смесью ароматных трубочных табаков. – Реализовываться будут не через «политику» и даже не через «информацию». А через всякие развлекательные шоу и прочую заднеприводную, прости господи, мразь. Это не опасно, пусть развлекаются, затейники. Пусть думают, что вершат судьбы мира через своих не в меру доверчивых домохозяек. Выяснил, через кого зашли?

Стас кивнул.

Взял с подставки принципиально не используемую Куратором бумажную салфетку, вынул из кармана ручку, черкнул фамилию.

Протянул собеседнику.

Тот искоса взглянул и, несмотря на всю свою выдержку, неисправимо помял папиросную гильзу, уже наполовину набитую табаком.

– Ах ты, сучка крашеная, – сглотнул. – Это точно?

Стас мстительно кивнул.

Удалось-таки удивить старого волкодава…

Потом снова взглянул прямо в глаза старика и сам чуть не отшатнулся.

Глаз не было.

Было холодное, горящее ледяной ненавистью зеленое бутылочное стекло. Сколотый край «розочки». Какие страсти сейчас за ним бушевали – обычным, нормальным людям лучше вообще не знать.

Стас невольно вспомнил, о чем про Бориса Петровича шептались: за ним по молодости, поговаривают, было немало тех, кто нас безвременно покинул. И он неожиданно понял, что ему совсем не хочется подлинность этих самых сплетен и слухов любым доступным способом проверять.

Ну его. Вместе с его горящей ледяной ненавистью.

В конце концов, напомнил себе Стас, это для тебя сейчас даже не человек. А просто банальный инструмент достижения твоих собственных целей, парень. Планка сейчас задрана просто немыслимо высоко.

Ладно.

Пропустим.

Что Борис Петрович – человек крайне опасный, нам и без того известно. А остального лучше не знать…

Вновь материализовавшийся из ниоткуда официант бесшумно поставил перед ним миниатюрную чашку эспрессо и тяжелый стакан для виски, на дне которого переливалось янтарным огнем то самое, «на два пальца» – жидкое, чуть коричневатое пламя тяжелого старого коньяка.

– Ну-ка, сынок, принеси и мне того же самого, – Борис Петрович явно не мог успокоиться. – Только кофе не надо. Лучше лимончик порежь да чайку свежего