Дыхание Донбасса - Владимир Дмитриевич Пронский

– Брось автомат!

Тот безвольно откинул оружие, напоследок посмотрел на противника и вновь закрыл глаза, начав отрешённо креститься и не проронив ни звука. И у Семёна всё перевернулось в душе, молнией мелькнула мысль о том, что в каком-то ином случае на месте этого человека он мог сам оказаться, и от понимания этого чуть не задохнулся, и не знал, что сказать… А раненый продолжал молиться, не открывая глаз, видимо, уже простившись с жизнью и обращаясь к Всевышнему, потому что уж более не к кому было обратиться.

– Вставай! – приказал ему Прибылой. – Сам сможешь?

Раненый разлепил глаза, удивлённо и недоверчиво посмотрел на Семёна и потупил взгляд:

– Не знаю…

– Скинь нож!

Когда тот отшвырнул нож, выдернув его из разгрузки, Семён шагнул к нему в воронку:

– Укол делал?

– Не могу до аптечки дотянуться…

– Погоди… – Он достал свой шприц, всадил иглу через брюки раненому. – Сейчас полегчает. – Подумав, перетянул ногу жгутом.

– Как тебя зовут, сержант? – спросил враг.

– Зачем тебе?

– На всю жизнь хочу запомнить…

– Семён я… Ну что, можешь подняться? Давай помогу!

Прибылой встал с причепурок, подхватил заворочавшегося противника, поставил на ноги, поднял его автомат, отстегнул магазин, клацнул затвором, выгоняя патрон из патронника, бросил себе на плечо, нож в карман сунул и спросил:

– Идти можешь?

– Куда?

– В плен, куда же ещё!

Тот повеселевшим голосом отозвался:

– Смогу…

Семён подхватил его под руку, помог выбраться из воронки и, почти не пригибаясь, повёл его к своим окопам. Несколько бойцов, увидев командира, вернулись назад, первым оказался рядом Толян.

– Куда укропа тащишь?

– В плен… Сам идёт.

– Жаль, что негра не взял, а то отыгрался бы на нём!

– Сдайте его к лейтенанту. Пусть разбирается… Вот его оружие.

Бойцы подхватили врага, чуть ли не волоком потащили в блиндаж, а Семён не спешил в укрытие. Он неторопливо спустился в окоп, снял каску, ослабил «броник». Глянул в нависшее небо, собиравшееся дождём, и почувствовал себя как никогда уставшим. В голове пронеслась череда дней и ночей последнего месяца, и показался он нескончаемым, без начала и конца. Опустился на приступок, и почему-то ни мыслей в голове, ни чувства на сердце. И ничего не хотелось, кроме одного: вернуться домой, обнять родителей, дочку и долго-долго молчать.

36

Осень стелилась и стелилась и никак не переходила в зиму. Грязь на ногах налипала и налипала и не хотела отставать. Берцы совсем разбухли, форма сделалась сплошь серой от грязи и дождей: не успевая высыхать в короткие моменты отдыха, она высыхала на теле, но и такое редко случалось, потому что почти каждый день противник наступал, показывая непонятную упёртость. Сколько можно биться башкой в ворота, если их не открывают, а самим сил открыть не хватает?! Или их стратеги после лёгких прорывов под Изюмом и Балаклеей рассчитывали с такой же лёгкостью купаться в фарте и впредь, словно не понимали или не хотели понять, или догадки не хватало, что время быстрых «наступов» для них прошло, хотя они давно мечтали прорваться и выйти, как кому-то из них представлялось, на оперативный луганский простор. Этими представлениями они думку думали, видимо, не понимая того, что с каждым днём российская сторона всё более насыщалась войсками; рассредоточиваясь, они создавали глубину обороны, чтобы в нужный момент сжаться пружиной и устремиться вперёд.

Общему ожиданию предстоящих событий даже не помешало сообщение об оставлении российскими войсками Херсона. Вслед за эвакуированными жителями они переправились на левый берег Днепра, где были заранее подготовлены три линии обороны. Конечно, никто не хотел такого поворота, создававшего напряжённость в войсках, непонимание и недовольство в народе. Но всё это можно было бы принять и понять, если бы бойцам спецоперации не противостояло агрессивное западное сообщество, но этого буйные диванные головушки не хотели принимать во внимание. И пусть пока это противостояние не проявлялось участием напрямую в схватке с их живой силой, зато Запад завалил техникой, финансами, отчего у одурманенных лживой пропагандой украинцев, жадных до чужих денег, рекой лившихся, казалось бы, бесплатно, создавало иллюзию своего могущества, уникальности, а по сути проявлявшейся в самом натуральном лакейском лизоблюдстве. Не всем, конечно, но большинству это нравилось. Разделившись на воинские касты, одни, подогревая амбиции, гнали под пули и снаряды других – тысячи необученных вояк, мечтавших при первой возможности сдаться.

Не обошлось без движения и во второй роте третьего батальона, когда пришло пополнение взамен выбывших за месяц непрерывных боёв. С новичками быстро перезнакомились, а «старики» давно знали друг друга, прошли проверку в бесчисленных боях, вылазках, караулах. Поменялось и командование. Командиром батальона назначили капитана Тундрякова вместо майора Пронько, погибшего от случайной пули снайпера. Редкий, конечно, случай, когда снайпер попал в пассажира движущего уазика, да аккурат в висок; пуля прошла на два-три сантиметра выше «брони», установленной Прибылым по приказу майора, – вот и не верь после этого в злой рок. Предусмотрительность, конечно, похвальное качество, но на войне она зачастую не срабатывает, если случай бывает сильнее и, не церемонясь, предъявляет свои права. Вместо Тундрякова, повысив в звании до старшего лейтенанта, назначили Акимова, а Семён Прибылой стал врио командира взвода. Все эти перестановки доказали, что фронтовая «карьера» дама капризная, в один момент может разрушить и опрокинуть тщеславные устремления, если они у кого-то ещё остались в таких условиях, где личное желание ничего не стоит, и все события подчас подчиняются необъяснимому движению, закономерность которого не возьмётся объяснить самый изощрённый ум.

Для Семёна ничего не изменилось с новым назначением, к которому он не рвался: назначили и назначили – эка невидаль. С ним, как всегда, на подхвате Толян Кочнев – как без него. И как-то сам собой к ним прибился рядовой Антон Безруков. Его имя и фамилию Семён сразу запомнил, когда тот напрямую высказал мнение о нём после «командировки» к Пронько. Высказал без капли подхалимажа, честно, в глаза. Конечно, правдорубы никому и никогда не нравятся, когда они уж слишком по живому «рубят», и зачастую небескорыстно отстаивают либо своё предвзятое мнение, либо, что ещё хуже, за какую-то выгоду чужое. Нет, Антон не таков: сказал и забыл, и не стал мелькать перед глазами, надеясь на поблажки. Всегда, при любой атаке или в обороне вместе держался, и Семён знал, хотя никому не говорил об этом: «Надёжный этот Безруков, на него всегда можно положиться!» Да вот только, чтобы уметь и успеть помочь в случае нужды, необходимо определённое совпадение фактов, возможностей, чтобы помощь была бы оказана именно в тот момент,