Дыхание Донбасса - Владимир Дмитриевич Пронский

– Вот видишь, а ты не верила мне! – успокоил он её и подумал о том, что она ответила его недавними словами.

Жена вздохнула:

– Им-то чего – лишь бы сказать. Поэтому побывала я в церкви, попросила причастить меня без покаяния из-за моей болезни, мне сделали исключение: сперва отдельно от других приняли покаяние, а потом и причастили. Поставила я свечку за здравие нашего сынка и возвращалась домой, как на крыльях.

– Пешком, что ли? Совсем с ума сошла?!

– А вот и нет. Такси для этого существует.

Вера Алексеевна до вечера находилась в ровном расположении духа, а на следующий день вновь начала хандрить, вспоминать сына, когда муж вернулся с работы.

– Всё, мать! – сказал он ей. – Чтобы я более не слышал твоих причитаний. Сколько можно? У меня ведь тоже сердце есть!

– Так и ты погорюй, а то ходишь и знать ничего не желаешь.

– В другой раз я тебе ответил бы, а сейчас не буду время тратить на пустые разговоры, – не стал он спорить, хотя собирался поговорить о невестке, но отмахнулся, понимая, что не пришло время для такого разговора.

Он видел, знал, когда думал об Ольге, что она давно созрела, чтобы выйти за кого-нибудь замуж. Как ни жалко сына, но его теперь не вернёшь, а Ольга из-за этого продолжает мучиться. Другая давно бы сделала хвост трубой и закатилась вдоль посёлка, а эта так не может – характер не тот. И мысли её неутешные по глазам видны. Плачут они без слёз от безысходности, от невозможности нарушить жизнь подрастающего сына. И как-то вспомнив об Ольге и Женьке, Иван Семёнович подумал о возможности взять на год-другой внука к себе. Пусть поживёт с ними, а мать его за это время кого-нибудь присмотрит, наладит свою жизнь и выйдет замуж. И в этом он не видел ничего плохого и обидного для себя и жены. Это жизнь, и у каждого она своя складывается и подчас не зависит от собственного желания или чужого хотения. Но ведь и не скажешь прямо об этом – совестно ведь вмешиваться в личную жизнь другого человека. И с женой не посоветуешься – совсем запилит да обзовёт каким-нибудь глупым словом.

И всё-таки он дозрел до той неясной мысли, в которой и сам до конца не был уверен, чтобы поговорить с женой о внуке, пока был повод для этого.

– Слушай, Вер! Может, нам взять Женьку на время к себе?! Я-то тебе не помощник, а он и в магазин сходил бы, и пол подмести смог бы, влажную уборку сделать не откажется – всё лишний раз тебе не нагибаться. Я же вижу и слышу, как ты сопишь, когда носки надеваешь, как лишний раз остерегаешься резко повернуться.

– Во, молодец! Мы будем Женьку воспитывать, а мать его чем будет заниматься? Подумал об этом?

– Даже и думать не хочу. Не такая она, чтобы хвостом крутить. А даже если присмотрит кого, то для Женьки это лучше будет. Я ведь тоже без отца с малых лет воспитывался, а когда рос, то всегда мне не хватало рядом отца, мужчины. Даже сейчас не хватает, хотя наполовину седой. Конечно, никто Женьке нашего Андрея не заменит, но жизнь-то одна у Ольги, жалко ведь её.

– Ничего, перетерпит. Вот Женьке исполнится восемнадцать лет, тогда пусть и делает, что хочет, а пока пусть занимается воспитанием сына и о себе поменьше думает. А то приведёт в дом какого-нибудь алкаша, а внук потом страдай из-за него.

– Да в том-то и дело, что не думает она об этом.

– Тогда – тем более, и не тебе за неё голову ломать. А я, кстати, на следующей неделе на работу выхожу.

– Какая тебе работа, если по дому еле ходишь?!

– Я потихоньку да помаленьку, авось не мешки буду таскать.

После такого упрямства жены не хочешь, да засомневаешься. Может, действительно, она по-женски права, и не его это мужское дело совать нос в бабьи дела. Всё так. Но ведь и его правда всё-таки есть. О какой-то другой Ольге он бы и не думал, а о «своей» как забыть, ведь её печаль и тоска непременно отразятся на внуке, мамкиным ребёнком вырастет он, если, конечно, не сумеет заявить о себе. И не обязательно быть раздолбаем, отвязанным беспредельщиком, хотя всё может быть в его надвигающемся подростковом возрасте, если не будет других занятий, кроме уличных сборищ. Конечно, кому на роду написано стать таким, то не поможет никакое воспитание и пример другого не убедит. А если есть рядом порядочный и мудрый человек, и сам ты не последний оглоед с неуправляемым характером, так как самому не пропитаться добрым примером и не сохранить его на всю жизнь.

«Вот я-то и с Андреем, и с Семёном с утра до ночи возился, – вспомнил старший Прибылой. – Рассказывал об устройстве машин, вместе с ними ремонтировал их, когда подрастали, позволял за рулём посидеть… И Женьку так же воспитаю, если понадобится».

35

О переживаниях родителей сержант Семён Прибылой мог только догадываться. А по себе судил о них, когда вспоминалась Виолка. Тогда мысли сразу о ней: скучает ли, не болеет ли, как ладит с бабушкой? И будь такая возможность, звонил бы всем каждый день, но это удовольствие отсекли, едва мобилизованные прибыли в район боевых действий. При выдвижении на передовую в каждой роте провели повторную разъяснительную беседу. Они тогда впервые по-настоящему слушали рослого, похожего на носатого сайгака капитана Тундрякова, а сообщение он начал плакатно:

– «Не болтай у телефона! Болтун – находка для шпиона» – так говорили наши деды и прадеды в Великую Отечественную. Поэтому все гаджеты приказываю сдать, храниться они будут у старшины роты. Это делается для вашей же безопасности, бойцы. Вы, наверное, помните случай, прошедший по телевидению, когда вражеский ублюдок позвонил со смартфона нашего погибшего воина его матери, поздравил её с этим событием, даже, мразь, послал ей фотографию сына… Я вас не пугаю, но выводы делайте сами. В первые недели СВО на телефоны мало обращали внимания, но когда погибло несколько генералов – факт известный, – то призадумались. Оказалось, что все они звонили со своих мобильников, когда появлялись проблемы с войсковой связью. Если уж одиночные номера отслеживаются, что говорить, когда происходит передвижение войск. Смартфон фиксируется с точностью до десяти метров, если противник