«Другой военный опыт»: российские военнопленные Первой мировой войны в Германии (1914-1922) - Оксана Сергеевна Нагорная

полном виде послание выглядело вполне безобидно: «Я живу здесь с Ермолаем Кормильичем Голодухиным, с которым ты вскоре познакомишься, мы с ним неразлучны». Иногда при написании даты вместо слова «года» писалось «голода»[987]. С этой же целью пленные еврейского происхождения вставляли в послания выражения на иврите: «От Исаака Борис часто получает письма, также от Меер Ялоп. Он вместе с Хазер-Лехем, так он пишет». В примечаниях немецкого переводчика пояснялось, что первое выражение означает «в Германии в плену», второе — «мало хлеба»[988]. Еще один пример: «Мой товарищ Лехемович [лехем — хлеб] меня уже давно покинул. Я все время живу с товарищем Ноов [но — голод]. Среди нас Тонессов [тонес — пост]»[989].

Кроме того, солдаты и офицеры прибегали к иносказаниям, которые должен был понять только адресат. Часть из них, однако, была «расшифрована» и немецкими цензорами. Употребляя выражения: «Я живу здесь неплохо, как у Николая Чудотворца»; «…как на Выборгской стороне»; «… не хуже, чем в нашем пансионе в деревне Медведская», военнопленные вели речь об известных психбольницах или местах заключения в России. Иносказания в письмах военнопленных фиксировались и русской стороной. В журнале «Нива» сообщалось о «хитрости русского пленного», который после нескольких предложений о прекрасном содержании сравнил свою жизнь с пребыванием на «Сабуровой даче», имея в виду больницу для умалишенных[990]. Немецкие источники цитировали также выписку из письма одного офицера, обратившего на себя внимание указанием на цитату из Библии «2 Кор.11–27»[991]. В указанной строфе значится: «в труде и в изнурении часто в бдении, в голоде и жажде, часто в посте, на стуже и в наготе». Метафора «у нас здесь великолепная татарская кухня» должна была сообщить, что в лагерях кормят кониной[992]. Э. Абдрашитов приводит в своей статье цитату из письма доктора Базилевича, который скрыл сообщение о плохом обеспечении в лагерях под «кодом» — «питание по нормам известного профессора гигиены Цытовича»[993].

В свою очередь родственники с помощью иносказаний доносили до военнопленных информацию о положении на фронте или в русском тылу. Россия обычно кодировалась в посланиях именем «Ваня» или словом «Матушка», соответственно Германия — «Гера» или «дядя Миша», Австрия — «дядя Йозеф»[994]. На имя одного из русских офицеров в саксонском лагере пришло письмо следующего содержания: «Ванин процесс закончится к июню, так думают ведущие адвокаты. Хотя перед Ваней стоят колоссальные задачи, победа все же гарантирована»[995]. Лейтенанту Смирнову родственники из Минской губернии сообщали: «Ты хочешь знать, как детям дяди Миши [немецким военнопленным] живется у Вани? Им не сладко, Ваня держит их строго, но зла от него они не видят, потому что он своих детей содержит не лучше. Все это потому, что он не понимает, как ему правильно вести свое хозяйство»[996]. Ему же от другого адресата: «Матушка еще жива, но бог дает нам терпение, ее болезнь по предсказанию врачей может быть вылечена, и мне тоже так кажется. Все ее внуки заботятся о ней, несмотря на то, что признаков выздоровления пока не видно»[997]. После вступления Румынии в войну на стороне Антанты и неудач на румынском фронте брат писал капитану Пиотровичу: «Что я могу тебе сказать о нашей матушке? Ее здоровье очень плохо, особенно после несчастья с сестрой [Румынией]. Бедняжке, если она выживет, разрушили весь организм и доктора не могут помочь. Но как все старые женщины она очень своевольна и не хочет прибегнуть к радикальному лечению. Ее питание очень плохо»[998]. Часто в письмах проскальзывали сообщения и о западных союзницах России: «Наши инженеры занимаются улучшением нашего дома и очень энергично, так что их работа успешно продвигается. Тети Леля [Англия] и Клер [Франция] помогают нам, насколько возможно. Недавно одна из них прислала нам своих рабочих». В другом послании на имя того же адресата сообщалось, что некто Александровский [по-видимому, один из полков] уехал к тете Клер[999]. В письме из Симферополя на имя военнопленного офицера в лагере Дебельн с помощью иносказаний сообщалось, что турки потерпели неудачу при попытке высадиться в Крыму: «Недавно здесь был знакомый Османов. Он, видимо, скучает по Сахаревичу и хочет его видеть. Османов ехал ко всем нашим, однако, не смог попасть в институт»[1000].

Сообщения с фронта стилизовались также под обычные рассказы о сборе урожая в поместье: «Из владений [с фронта] я получил хорошие известия. Подготовка урожая [новой атаки] закончена и обмолот идет полным ходом. Особенно энергично молотят на юго-западе. Новый управляющий [царь] очень деятелен и молотит в полную силу. Если работа так пойдет дальше, то больше нечего желать, и мы все рады по поводу успехов в улучшении хозяйства. Ты можешь спокойно собирать силы: урожай весной будет таким же неизмеримым… Собаки [офицеры] здоровы и передают тебе привет. Доверься моему радостному известию: скоро мы будем богаты»[1001]. Наконец, предложения типа «Тебя приветствует Николай Николаевич Победоносец» означали, что на каком-то участке фронта русские войска одержали победу[1002].

Иногда письма в лагеря содержали информацию о продовольственной ситуации в русском тылу: «Телятников и Овечкин бывают у нас каждый день. Яновер заглядывает не часто. Он тефя не забыл? Ты спрашиваешь о даме Гречевой, она не у Булатова. Может, мне удастся найти ее у Базарчика. Я пытаюсь выполнить твою просьбу относительно Саловой, но она все время у Жоржа. К нам приехали дети дяди Йозефа. Боба видел их сегодня без присмотра»[1003].

Через прием иносказания родственники военнопленных офицеров пытались объяснить им стратегию поведения, которая могла бы облегчить их обмен в качестве инвалидов. Так, одно из писем на имя лейтенанта Демидова привлекло внимание цензоров своим подозрительным содержанием: «… мы были вместе у дяди Толи [МИД?] и послали письмо в город…. в котором летом был умерший Алеша. Там проводятся переговоры с генералом Испанцевым [послом Испании] о возвращении наследства [инвалидов]. Ему послано письмо обратить внимание, что Демушка [Демидов], возможно, душевно болен и это для процесса [обмена] очень важно. Я рада, что смогу тебе передать через Американца письмо, которому ты должен рассказать подробности». Сопоставление фактов привело комендатуру лагеря к выводу, что с помощью американского представителя Харта, который должен был вскоре посетить лагерь, Демидов попытается симулировать признаки душевной болезни[1004].

ВОСПРИЯТИЕ СОВЕТСКОГО НОВОЯЗА

Задолго до Октябрьской революции в России большевистское руководство, находившееся во время войны в эмиграции в Женеве, обозначило массу военнопленных в качестве важнейшего объекта своей пропаганды. В