Дыхание Донбасса - Владимир Дмитриевич Пронский

«Одумайся, девушка, ведь не весна на дворе, война идёт, а у тебя бог знает, что на уме! – клеймила она себя, но нисколько не осуждала, потому что знала, что дождалась, и нашла то, что искала. – И пусть потом что угодно говорят обо мне, о Семёне. Совесть наша чиста, и никто не вправе судить нас, если даже в Писании указано, что жена погибшего переходит к его брату и становится его женой». Этим изречением она успокаивала себя, убеждала, хотя такие случае редки, но всё же бывают. И кто теперь, в современной жизни, может сказать, что правильно, а что нет, когда мир, особенно западный, свихнулся, а тем, кто следует законам природы, приходится мучить себя неудобными вопросами. Но, может, мы тем и отличаемся от них, что у нас пока возникают подобные вопросы и сомнения. Как без них, ведь живые мы, а не мрази бесчувственные и похотливые.

Рассуждения и мучения Ольги можно было понять, если она вспомнила о своей женской сущности спустя несколько лет терпения и даже страданий, когда укладывалась спать в холодную постель. Теперь моменты романтических фантазий заполняли её до краёв, она жила ими, просила прощения у погибшего мужа, не зная, как искупить свою вину перед ним, считая, что даже мысли её грешны и достойны осуждения. Но что она могла с собой поделать, если Семён окончательно запал в душу, теперь она считала его своим, близким и желанным, и мечтала о том дне, когда это желание исполнится. И неважно, каким он выйдет из госпиталя после ранения, – она примет его любым, и даже сильнее будет любить, кто бы что ни говорил. Главное, она сама верила в него и знала, что он необходим. Разве этого мало, разве мало того, что её душа соединится с его душой, и кому от этого будет хуже? Его и её родителям, Женьке? Он-то как раз будет только за, и разве плохо, если Семён будет ему не только родственником, но и заменит отца.

От мыслей и наплыва чувств после разговора с Семёном она ходила по квартире сама не своя. Сын, похоже, ничего не заметил. Она его накормила ужином, о чём-то поболтала, а после рано отправилась спать, чтобы не показывать своё взбудораженное состояние. Зачем ему что-то знать раньше времени, зачем брать на себя пусть и малую толику материнской неустроенности и печали. Ни к чему это. Расти, сын, и поменьше знай о страданиях матери. Не желая этого, она совсем расклеилась, хотела сдержать слёзы, не показывать их даже себе, но не сдержалась, беспомощно и безнадёжно разревелась, заглушая рыдания в подушке.

41

Оставшись без Семёна, Толян Кочнев вдруг почувствовал, что земляка очень и очень не хватает. Это тем более удивляло, что он знает его по-настоящему без году неделя, зато в условиях экстрима, постоянного риска и непредсказуемого ближайшего будущего. На фронте живут одним днём, даже одним часом, одной минутой. Иногда миг отделяет от жизни и смерти, и уж сколько он успел насмотреться таких смертей. И это при том, что их батальон пока не принимал участия в больших наступательных боях, хотя постоянно оборонялся от наседавшего противника, обезумевшего от своей малообъяснимой упёртости. И что это им даёт – постоянные атаки изо дня в день, иногда и по нескольку на дню, при этом теряя десятки бойцов, – неясно. Можно лишь предположить, что гонит их вперёд марионеточное киевское руководство, выполняющее указание западников, которым не жалко в этом противостоянии ни тех, ни других. Пусть бьются славяне, пусть уничтожают друг друга. Им это только на руку, они от этого только радостно потирают ладони, поставляя наёмников, технику, заливая Украину миллиардами долларов, лишь бы ослабить Россию и вообще расправиться с ней. Да и почему не заливать, если этих бумажек можно напечатать неограниченное количество и, пока они держатся в цене, всё, что угодно, на них купить. И не только на Украине. Западники давно поняли, что пришло такое время, когда можно этим воспользоваться, потому что никто не знает, что будет далее: и с ними, и с долларами, и с евро. Но пока они есть, можно скупать впрок продовольствие и ресурсы по всему миру, а главное, людские души, чтобы завоевать их и утвердиться на пошатнувшемся троне.

Толян не очень вникал в политику, но и он стремился познать тот или иной расклад вражьих сил, хотя всё это напрямую его не касалось, поэтому и не особенно озадачивало. Его интересовало одно: когда враг окончательно поймёт бесплодность своих устремлений, а наши войска соберутся в боевой кулак и по-настоящему покажут себя. Уж так не хотелось торчать в опостылевших окопах, в которых изучил все трещины, все выступающие обрубки корней, а идти и идти вперёд по светлым полям на вольном воздухе. Собраться в лавину и всё смести на пути, день за днём преодолевая пространство и закрепляя его за собой, но пока не намечалось подобного движения. Почему-то так выходило, что почти везде мы оборонялись, хотя и провели трёхсоттысячную мобилизацию. Понятно, что сразу не бросишь в бой мобилизованных – подготовить их сперва необходимо. И сразу возникли вопросы: почему мобилизацию не объявили с началом специальной операции или летом. И почему только триста тысяч? Почему не пятьсот или миллион? Украина провела шесть или семь волн мобилизации, а мы вальяжничаем, прикрываясь оговорками, легко сдаём ранее занятые позиции. Но это не так страшно, если оперативная обстановка складывается таким образом, что выгоднее отступить, сохранив личный состав, чем бессмысленно им жертвовать. В конце концов, и великие полководцы прошлого не гнушались этим манёвром, понимая, что, проиграв сражение, они выиграют войну. Обидно другое – за местных людей, которых обнадёжили, а потом многих бросили, оставили на растерзание. Да, большинство населения успевали эвакуировать, но ведь кто-то оказывался лёгкой добычей зверья, сразу приступавшего к выявлению «коллоборантов», глумлению над ними и массовым расстрелам.

Эти мысли могли бы озадачить Кочнева, но что они для него – бесплодные мечтания, не более. Его в последнее время иное заинтересовало: прошёл слух, что набирают личный состав в подразделение операторов беспилотников. Толян сразу смекнул: вот настоящее дело и, главное, чистое. А что: сиди в тылу, крути-верти джойстик, выявляй позиции врага и передавай данные для нанесения по ним удара дронами или артой. Перспектива показалась заманчивой. Соблюдая субординацию, он попытался что-либо узнать по этой теме у комвзвода Комракова, но тот лишь отмахнулся:

– Не мой уровень. У ротного надо узнать.

– Узнайте, пожалуйста. Я-то не могу к