Дыхание Донбасса - Владимир Дмитриевич Пронский

– Вот это фокус! Теперь понятно, если его действительно видели, почему его мать не желает с вами говорить. Значит, она в курсах и что-то скрывает. Это дело нельзя так оставлять.

– Я рассказала об этом Роману Осиповичу, моему адвокату, он навёл справки по своим каналам и узнал, что этот Максим, как и Ксения, числится в пропавших без вести, и в этой связи заведены уголовные дела, но официально подтвердить их бесследное исчезновение можно лишь через год в суде. Но занимаются ли расследованием – вопрос?

– Признаться, я ошарашен! На фронте будь здоров дела, а у вас тут тоже не хилые. Надо написать новое заявление следователю, что, мол, так и так, видели в городе этого самого Максима. Пусть его найдут, допросят: почему он живой и на свободе, а Ксения как в воду канула. Уж не причастен ли он ко всему этому. Я думаю, что причастен. Надо что-то делать!

– А что можно делать? Я звонила следователю, он лишь отмахнулся: мало ли кому что-то привиделось? Фактов, что он пересекал границу, у них нет, а если нет, то и расследовать нечего. Так что остаётся ждать и более ничего. А ты поскорее выздоравливай и возвращайся, хоть немного поможешь мне.

– Договорились. Как говорится, дайте только срок.

Он ещё немного поговорил с дочкой, поцеловал её заочно и завершил разговор, почувствовав себя смертельно уставшим, понимая, что ещё на один разговор, с Людмилой, его не хватит.

Он лёг, закрыл глаза, собрался подремать, но сон теперь не шёл из-за потока нахлынувших сообщений. Два месяца минуло после его мобилизации, а столько всего произошло в Заречье, что голова кругом пошла. И не понять, чего ещё ждать впереди.

Людмиле он позвонил перед ужином. Трубку долго не брали, а когда он услышал масляный голос Серёжкиной, то сразу понял, что позвонил некстати.

– О, кого я слышу?! Девочки, тише, мой Сёмка нашёлся! Сёма, ты где? Навоевался?

От её пьяного голоса в душе Прибылого всё перевернулось. Он даже пожалел, что позвонил, но теперь уж деваться было некуда.

– Да, это я! Хочу сказать, что со мной всё в порядке. Как у тебя дела?

– А мы сегодня у подружки собрались, отмечаем её день рождения. Жалко, что ты не с нами!

– Не всё потеряно… Будет и моё время, – не стал он раскрывать своё нахождение. – Рад был услышать твой голос, убедиться, что всё хорошо.

– Возвращайся скорее, я так по тебе соскучилась… Да подожди ты, Илья, – сказала она кому-то, – не видишь, по телефону говорю! Так что, Сёмочка, я тебе позвоню в ближайшие день-два, а сейчас не могу долго болтать. Пока, до встречи!

Он ничего не ответил, отключил телефон: «Можешь не звонить, зачем зря стараться». А чтобы совсем вычеркнуть из души, добавил её номер телефона в чёрный список. И не пожалел, и мысли такой не было, мол: «А не поспешил ли? Нет, не поспешил, всё надо делать вовремя!»

39

Семён не знал, кто такой Илья, что он делает рядом с Людмилой, но ведь это неспроста, если она так легко покрикивает на него. С малознакомым человеком так не ведут себя – это очевидно. «Так что моя стрекоза зря времени не теряла!» – усмехнулся он, и почему-то от усмешки стало спокойнее. Если бы Семён знал, что через неделю после его отправления с полигона в действующую часть Людмила случайно встретила в центре Заречья знакомого Илью-журналиста, и ей пяти минут разговора хватило, чтобы вспомнить весенние с ним отношения, то по-иному бы отнёсся к теперешней ситуации. В тот момент она вдруг поняла, что Прибылой теперь далеко-далеко, и не факт, что вернётся живым и здоровым. И что ей делать в таком случае: ждать, надеяться неизвестно на что? А она молодая, ей жить хочется по-настоящему, а не сохнуть от ожидания. Поэтому так легко и переметнулась по новому адресу, ничего не говоря родителям о том, где иногда ночует, так как отец ещё недавно и на дух не переносил её кучерявого ухажёра. Она, используя свободный график работы Ильи, днём встречалась с ним у него на квартире, которую он неожиданно купил совсем недалеко от Людмилы. Вот так: то углы снимал, а то вдруг квартира! Уметь надо! Правда, «однушка», но квартира же! Поэтому Людмила, можно сказать, и не соврала Маргарите, когда случайно сказала о своём предстоящем замужестве. Пока она не думала об этом, но всё возможно. Почему нет?

Чувствуя всё это, Семён не жалел, что заблокировал её номер. Чего уж теперь звонить и пребывать в неведении, тешиться пустыми надеждами. Жалко только, что чувства свои оголял, выставлял будто напоказ, да и как их можно скрывать, когда всё так стремительно закружилось. И теперь так же стремительно оборвалось. Настроения это, конечно, не прибавило, но и в унынии он находился недолго. Услышав суету нянечек в коридоре, он встряхнулся, попытался настроить себя на иной лад, и первое, что сделал, – окликнул замкнувшегося бойца, догадываясь, что с ним что-то не так.

– Парень! – осторожно обратился к нему.

Тот и не пошевелился. Тогда Семён, подобрав костыли, поднялся, подошёл к нему, потормошил за плечо:

– Ужин везут! Как тебя зовут-то?

Тот не отозвался, лишь немного повернулся, чтобы посмотреть, кто к нему обращался, и вновь отвернулся. Немного подумав, вздохнул:

– Николаем…

– Вот и хорошо. А я – Семён. Ты из какой роты?

– Из третьей.

– Из третьего батальона?

Тот кивнул.

– Тогда мы однополчане… Хватит хандрить! Мы тут не просто так собрались, а каждый со своей болячкой. Посмотри на ребят: ещё день-два – и отоспятся, окончательно оттают, а ты так и будешь стену глазами сверлить. Домой позвони, поговори с родными – всё легче на душе станет.

– Что им скажу, чем обрадую?!

– Хотя бы тем, что живой! Разве этого мало?

– Звонить не с чего… В роте мой телефон пропал.

– Проблему придумал. Бери мой, хоть обзвонись.

Семён взял телефон, положил на тумбочку Николая.

– Спасибо! После ужина позвоню родителям.

Семён хотел спросить о девушке или жене, но не спросил. Пусть сам позвонит, кому посчитает нужным.

После этого разговора Николай, осторожно передвигая забинтованную ногу, сел на кровати, внимательно посмотрел на Семёна, словно запоминая, спросил:

– Откуда родом?

– С Волги, из Заречья. Слыхал?

– Я там служил. А сам с Рязанщины, с речки Прони.

– Недалеко от нас, считай, земляки.

– Да уж… На карте всего-ничего. – Николай посмотрел на Семёна, указал глазами на забинтованную ногу в «лапте». – Тоже, что ли, «лепесток»?

– Он самый. Мы все тут