Колчаковский террор. Большая охота на депутатов - Сергей Станиславович Балмасов

Или как вариант – убили, будучи уверены в его связи с большевиками. Ведь уже получение советских документов и свободный проезд через линию фронта из РСФСР был подозрительным.

Впрочем, была и «экзотическая» версия событий, приведенная В.В. Куликовым со слов «учредиловца» Павлова относительно того, что «сыграла роль нерусская фамилия[938]».

Несмотря на кажущуюся фантастичность этой версии, она имеет право на существование с учетом известной «нелюбви» белогвардейцев к немцам – некоторых из них винили в поддержке большевизма.

Не меньше вопросов вызывает расстрел А.И. Лиссау. Сперанский замечает: «Особенно нелепой была смерть этого совершенно аполитичного человека, земского культурного работника, арестованного случайно»[939].

Заметим, что, спустя почти два месяца после его убийства, Хлыбов заявил ЧСК Висковатова: «Относительно Лиссау я до сего времени не знаю, состоял ли он членом Учредительного Собрания, но он значился в тюремном списке его членом»[940].

Вероятно, речь идет о списке, полученном от Круглевского, о котором, как уже говорилось выше, Старынкевича известил Коршунов. Но помимо того по данным младшего надзирателя А. А. Ариалас возвращающиеся «арестанты… объясняли начальнику тюрьмы свое звание. Он собственноручно вел список явившихся и по телефону докладывал областному комиссару и, кажется, прокурору о явившихся добровольно и под конвоем…[941]»

Напомним, что Лиссау прибыл туда самостоятельно. Впрочем, это роли не играло, поскольку по данным Хлыбова, «…Распоряжений предавать суду только задержанных арестантов, и освободить от ответственности добровольно явившихся, я не имел…[942]»

Показательно, что сначала он утверждал о своем неучастии в составлении списка вернувшихся, но затем, видимо, под влиянием свидетельств надзирателей, изменил показания и сообщил, что этот документ составлял он: «Помощник начальника караульной команды помогал мне принимать арестантов. До моего вступления в должность их прибыло несколько. Делопроизводитель тюремной конторы, фамилию не помню, вносил их в список (его личность следствие не установило[943] – ред.). Далее я подробно расспрашивал арестантов об их о звании и собственноручно записывал»[944].

Хлыбов и его сотрудник могли ошибиться лишь в отношении одного – максимум двоих человек, но не всей группы. Тем более, что Лиссау никак не относился ни к КОМУЧ, ни к Учредительному Собранию, упоминание которого могло сбить с толку записывающего. На каком тогда основании он записал в «учредиловцы» этого человека? Этот вопрос Хлыбову ЧСК Висковатова не задала, словно боялась потревожить более заметную фигуру, чем он сам.

Предположим, что начальник тюрьмы, узнавая фамилию вернувшихся, реально ни о чем их не расспрашивал, а переписывал сведений из списка Круглевского.

Впрочем, наличие в расстрельном списке никак не связанного с «учредителями» фон Мекка рушит версию, согласно которой группу Фомина казнили, основываясь лишь на ошибочно составленным на нее документам (хотя Хлыбов фактически взял эту «ошибку» на себя).

Также представляется сомнительным, чтобы выполнявший все указания военных начальник тюрьмы что-то выдумал.

И предположим, что лишь по счастливой случайности в смертный «учредительский список» попал один Фомин. И, вероятно, остальные члены всероссийского парламента не разделили его судьбу потому, что «на дело» вызвали слишком мало красильниковцев и они устали от работы «чистильщиков» после восстания. Видимо, их ликвидацию планировали продолжить в ближайшее время, но этому помешала огласка.

Показательно, что впоследствии Хлыбов, словно чего-то боясь, на вопросы следствия отзывался незнанием и «запамятованием» и стал намекать на свою полную отстраненность от данного дела. В котором-де основную роль играли военные. Дескать, их и спрашивайте.

Разумеется, к началу марта 1919 г. он мог забыть какие-то детали. Однако сомнительно, что он запамятовал всё. Это снова наводит на мысли, что Хлыбов боялся гнева военных, почему и стал давать нужные им показания, но проговорился и был вынужден замолчать.

Военно-полевой суд

Как назначили судей

Отдельного внимания заслуживает организация военно-полевого суда. На который привели погибших.

Судей для него определил Бржезовский, пытавшийся на следствии показать, что «Особых приказаний об организации военно-полевого суда Сабельникову я не отдавал, т. к. он, бывший в Екатеринбурге начальником гарнизона, с этим был отлично знаком» (летом – осенью 1918 г.)[945]

Начальник гарнизона «назначил председателя (суда – ред.) генерал-майора Иванова и членов полковника Попова[946] и солдата Галинина[947]».

Заметим: назначение рядового судьей нарушало правила военного судопроизводства, поскольку на такие вакансии рекомендовалось назначать офицеров-юристов. Способных не допустить путаницу, волокиту и, как следствие, ошибки, способных стоить жизни невиновным и позволить избежать ответственности реальным преступникам.

Также вопросы вызывало и назначение судьями Иванова и Попова, руководителей Томского эвакуационного пункта, фактически, военных чиновников, далеких от юриспруденции, занимавшихся тыловыми вопросами.

Почему Бржезовский сделал такой выбор – неизвестно. Это колчаковское следствие даже не пыталось установить. Хотя в Омске под рукой у Колчака были сотни образованных офицеров, в том числе и юристов, из которых можно было найти более годящиеся для проведения судебного заседания, чем солдаты и тыловики.

Учитывая это, предположим, что подобное назначение преследовало цель лишь быстрее формально заполнить судебные вакансии, поскольку вердикты были известны заранее.

Судья Михаил Попов свидетельствовал: «22 декабря около 12 часов дня я зашел по своему делу в Управление начальника гарнизона. Здесь незнакомый мне штабс-капитан (следствие даже не пыталось установить его личность – ред.) сказал мне, что по случаю мятежа и бунта должен быть немедленно назначен военно-полевой суд, и я назначаюсь его членом, вручил мне записку о соответствующем назначении. Чья на ней была надпись – не помню[948]» (поскольку это происходило в управлении начальника гарнизона, вероятно, документ подписал Бржезовский – ред.)

Показательно, что Попов не запомнил фамилии своего коллеги-судьи, что вызывает вопросы относительно того, работали ли они вообще вместе.

Причины нарушений работы военно-полевого суда

Далее члены суда рассказали о своей работе, что важно и для определения механизма ликвидации группы Фомина.

По данным судебного делопроизводителя А.Н. Ведерникова, «в связи с событиями на 22 декабря полковник Сабельников объявил, что прифронтовой суд[949] будет работать с особой спешностью (тем самым начштаба омского гарнизона взял на себя ответственность за происходящее – ред.)…

На мой вопрос о порядке производства дел он объявил, что на него будут приводить при сопровождающих документах подлежащих лиц. Актом предания суду будет служить приказ Бржезовского № 92 (о «неявившихся» и «укрывателях» – ред.) и приказ № 81 (Колчака о «причастных» к нему – ред.) и потому на каждого подсудимого приказа о предании суду не будет.

Тоже самое мне объявил и подполковник Соколов, штаб-офицер для поручений при начальнике гарнизона[950] Бржезовском…[951]» (По данным предварительного следствия он служил при штабе