1812: Новые факты наполеоновских войн и разгром Наполеона в России - Николай Федорович Шахмагонов

Но Император был сыном Павла Первого, внуком Екатерины Великой – ведь сие родство сохранялось и при том происхождении, на которое указывают доказательства, приведённые в книге Гриневича. И оно давало о себе знать. Война воспитала Императора. И в то же время она позволила ему обрести некоторую самостоятельность, которой он постепенно начал пользоваться, отходя от навязанного ему либерализма.

По мере того как Государь всё более отходил от конституционных и либеральных вихляний, те, кто приветствовал его воцарение, рассчитывая на лёгкую и веселую жизнь, на беспредел в утолении «многомятежных человеческих хотений», начинали менять к нему своё отношение. Он чувствовал это.

Мария Федоровна писала о подозрительности Александра: «…Ему казались такие вещи, о которых никто и не думал: будто над ним смеются, будто его слушают только для того, чтобы посмеяться над ним, и будто мы делали друг другу знаки, которых он не должен заметить. Наконец, всё это доходило до того, что становилось прискорбно видеть подобные слабости в человеке, со столь прекрасным сердцем и умом…»

В юности его мало занимали религиозные вопросы. Его с трудом можно было назвать верующим, ибо православный человек не мог бы попустительствовать слугам дьявола, коими были убийцы его отца. К концу второго десятилетия XIX века он стал религиозен.

Графине С.И. Соллогуб он как-то сказал: «Возносясь духом к Богу, я отрешился от всех земных наслаждений. Призывая себе на помощь религию, я приобрёл то спокойствие, тот мир душевный, который не променяю ни на какие блаженства внешнего мира».

Осознавая тяжкий грех содеянного в юности, Государь сделал искренний шаг в лоно православной церкви. Он ещё более сблизился с графом Аракчеевым, который не уставал на протяжении всего правления удерживать его от ошибок. Аракчеев был истинно православным человеком, твердым, честным, последовательным в отстаивании ценностей самодержавия.

В первом десятилетии XIX века Русская партия при дворе была ещё крайне слаба. Она объединяла лишь очень и очень немногих честных и преданных патриотов, главными среди которых были А.А. Аракчеев, М.Б. Барклай-де-Толли, Ф.В. Ростопчин. Во втором десятилетии Алексею Андреевичу Аракчееву удалось укрепить позиции партии и объединить вокруг себя людей, преданных престолу и Отечеству.

За какое бы дело не брался Государь в последние годы своего царствования, везде он видел ужасающие примеры разложения. Граф Алексей Андреевич Аракчеев усиливал свое влияние на все стороны политики, видя, что Император меняется на глазах, стремясь исправить то, что еще не поздно. Не без его влияния министр народного просвещения составил на высочайшее имя доклад, в котором отметил: «В Отечестве нашем далеко простерло корни свои воспитание, иноземцами сообщаемое. Дворянство, подпора государства, возрастает нередко под надзором людей, одною рукою собственной корыстью занятых, презирающих всё не иностранное, не имеющих чистых правил нравственности, ни познаний».

Министр предупреждал Императора, что, «следуя дворянству, и другие сословия готовят медленную пагубу обществу воспитанием детей своих в руках у иностранцев».

Много нерешенных вопросов было и у церкви, которая в ту пору даже лишилась права называться православной, а вероисповедание именовалось «греко-латинским». Не без помощи графа Аракчеева удалось передать Императору письмо архимандрита Фотия, в котором было такое предупреждение: «Враги Церкви Святой и Царства весьма усиливаются, зловерие, соблазны явно и с дерзостью себя открывают, хотят сотворить тайные, злые общества, вред велик Святой Церкви и Царству, но они не успеют, бояться их нечего, надобно дерзость врагов тайных и явных внутри самой столицы в успехах немедленно остановить».

После этого письма Император пригласил к себе Архимандрита Фотия, который оставил воспоминания о встрече: «…Отверзаются двери, я оными вхожу в комнату, где был Царь, вижу, что тот час Царь грядет принять благословение… Со страхом и благоговением подходит ко мне, приемлет благословение, целует усердно десницу мою, я же тотчас неприметно Лик Спаса, дал ему приложиться и ему вручаю оный образ. Царь принял и приветствовал сими словами:

– Я давно желал тебя видеть, отец Фотий, и принять твое благословение.

На что я сказал Царю:

– Яко же ты хочешь принять благословение Божее от меня, служителя святого алтаря, то, благословляя тебя, глаголю: мир тебе, Царю, спасися, радуйся, Господь с тобою буди!

Царь по сих словах, взяв меня за руку и указав место, посадил меня на стул, сам сел противу меня, лицом в лицо прямо зря мне… начал Царь вопрошать меня о месте моей службы в корпусе, когда я был законоучителем, и в монастыре».

Далее, как вспоминал архимандрит Фотий, речь шла о положении России, о растущем нечестии:

– Противу тайных врагов тайно и нечаянно действуя, вдруг надо открыто запретить и поступать во имя веры святой, – говорил Фотий, и Царь крестился при этом и просил себя снова и снова перекрестить, чтобы оградить силою святой святого креста. Когда архимандрит Фотий уже собрался уходить, Александр пал на колени перед святым образом и, обратясь к Фотию, заговорил:

– Возложи руце твои, отче, на главу мою и сотвори молитву Господню о мне, прости и разреши мя.

На прощание же, рассказывал Фотий, «Царь же поклонился мне в ноги, стоя на коленях; восстал от земли, принял благословение, целовал десницу мою, весьма благодаря, просил в молитве поминать не забывать, благословение послать, и проводил меня сам из дверей».

Эта встреча имела важный, переломный момент не только в миросозерцании самого Царя, в отрезвлении его от ошибок юности, но стала поворотным моментом в делах государственных. Г. Василич в книге «Император Александр и старец Феодор Козьмич» указал: «С этого времени Фотий сразу поднимается на целую ступень: от Царя он получил алмазный крест, от Императрицы Марии Федоровны золотые часы, и в то же время был назначен настоятелем Новгородского Юрьева монастыря.

Под его влиянием появился рескрипт на имя управляющего Министерством внутренних дел графа Кочубея, которым было повелено закрыть все тайные общества, в том числе и масонские ложи, и не позволять открытия их вновь; и всех членов сих обществ обязать, что они впредь никаких масонских и других тайных обществ составлять не будут, и, потребовав от воинских и гражданских чинов объявления, не принадлежат ли они к таким обществам, взять с них подписи, что они впредь принадлежать уже к ним не будут; если же кто такого обязательства дать не пожелает, тот не должен остаться на службе».

Во время одной из последующих бесед Император задал отцу Фотию ряд вопросов, касающихся дела спасения России от масонского заговора. Архимандрит Фотий составил докладную записку на высочайшее имя, в которой изложил своё мнение: «На вопрос твой, как бы остановить революцию, молимся Господу Богу и вот что открыто, только делать немедленно.