Колчаковский террор. Большая охота на депутатов - Сергей Станиславович Балмасов

заявление, сделанное на допросе ЧСК Политцентра самим Колчаком, согласно которому при начальнике гарнизона Бржезовском тогда «по распоряжению Матковского и состоял военно-полевой суд»[1159].

Матковский и военные суды

Также на процессе затронули участие Матковского в работе карательных органов. Особенно в оформлении и утверждении им как командующим округом смертных приговоров полевых судов. Согласно Гойхбаргу, они предполагали «обвинение, но крайне редко защиту», что якобы не смущало Алексея Филипповича[1160].

Матковский оправдывался тем, что защита во «фронтовых военно-полевых судах всегда допускалась в отличие от военных полевых судов»[1161]. Впрочем, автор монографии обнаружил лишь единичные записи речи защитников в сотнях просмотренных им журналов их заседаний.

Кроме того, в отличие от «обычных» судов, где судьи были вынуждены учитывать заявленное защитниками, в судах военных усилия адвокатов могли игнорироваться. Причина – обособленность военных судов и почти полная невозможность воздействовать на них прокурорскому надзору, не исключая и военный.

И наконец, согласно Гойхбаргу, Матковский председательствовал в военных судах для «своих без обвинения, но с защитой», и не протестовал относительно отсутствия адвокатов у «чужих»[1162].

Однако советский обвинитель не совсем прав, поскольку этот генерал пытался сделать даже больше. Так, Алексей Филиппович 21 июня 1919 г. опротестовал перед начальником канцелярии Колчака генерал-майором Мартьяновым порядок вынесения и утверждения смертных приговоров и рассмотрения прошений осужденных. В частности, он указал на абсурдность регулярного направления ему ходатайств уже убитых просителей[1163]. Это происходило из-за невозможности приостановить исполнение приговоров военных судов на время рассмотрения по ним ходатайств.

Однако почему-то о своем «протесте» колчаковскому секретарю Алексей Филиппович на процессе не заявил. Возможно, находился в шоковом состоянии, оказавшись среди врагов, жаждущих его крови.

Также Матковский оправдывался тем, что утверждал приговоры «на основании существующих законоположений»[1164]. Дескать, был вынужден это делать, оказавшись «винтиком системы», вершившей белый террор. Ведь должность начальника военного округа обязывала его утверждать приговоры военных судов. И он в очередной раз на данном процессе пытался объяснить свои возможные юридические упущения отсутствием у него профессионального юридического образования и незнанием тонкостей работы судебных учреждений и законов[1165].

Однако с точки зрения большевиков это не служило оправданием, поскольку от должности, которой он не соответствовал, Матковский мог отказаться, обосновав это в соответствующем прошении «наверх».

Сомнительна и правдивость утверждений о его полной юридической неосведомленности. Ведь, будучи военачальником подобного ранга, он должен был иметь как минимум базовое представление в данной сфере. И даже если в военных училищах он изучал военную юриспруденцию поверхностно, то в Академии Генерального Штаба этот пробел должен был худо-бедно закрыть.

Кроме того, Матковский признался на процессе, что «бывал на заседаниях военно-полевых судов», хотя в февральском прошении отрицал подобное. Поэтому, даже будучи изначально слабо знакомым с их работой, он должен был исправить это «на практике».

Дополнительно против Матковского сыграла его неспособность назвать не только число подсудимых с подписанными им смертными приговорами, но и количество подобных дел. Так, он заявил: «…утверждать смертные приговоры тяжело, но считать их… еще тяжелее. Может, их было 30, а может и 40, но это может быть неверно. Число смертных приговоров, определялось количеством преступлений, которые подвергались военно-полевому суду при Омском округе»[1166].

Такой ремаркой Матковский словно «прозрачно» намекает трибунальщикам на необходимость поднять «окружные» документы, если их действительно интересовала истина. Ведь количество приговоров не равнялось числу приговоренных: это зависело от списка обвиняемых.

Однако предположим, что Матковский помнил подобные детали этих событий, поскольку они произошли совсем недавно – год с небольшим и меньше. И возможно, такое «запамятование» объяснялось его стремлением не дать большевикам возможности обвинить его за утверждение конкретных смертных приговоров. Ведь для любого суда при их вынесении необходимо точное определение списка потерпевших и время совершения против них преступлений.

Также не в пользу Матковского было его признание в утверждении им приговоров и рассмотрения прошений осужденных, даже «когда его не было в Омске». В этом случае ему присылали для ознакомления не все дело, а «очень часто лишь краткие телеграммы с сообщением о состоявшемся постановлении»[1167].

Однако из документа в нескольких слов или предложений установить обстоятельства дела и подтвердить / опровергнуть обвинение, как и понять степень виновности осужденного было невозможно. И потому утверждение таких приговоров ложилось тяжким бременем на совесть подписывающего их.

Причину подобного положения Матковский видел в отсутствии «контроля со стороны юридических органов приговоров в виде кратких сообщений, способных вызвать неясность и неточность»[1168]. Что, опять-таки, являлось порождением колчаковской военно-судебной системы, слепо заимствовавшей особенности военного судопроизводства у Российской империи.

Однако Матковский заверял, что он утверждал такие вердикты, лишь будучи «уверен в справедливости их вынесения», а «основания для смягчения отсутствовали».

Алексей Филиппович привел соответствующий пример. По его словам, однажды, когда он находился в дороге, начальник ново-николаевского гарнизона Степанов просил телеграммой утвердить смертные приговоры Романовскому и Салтыкову, «поскольку этого требует настроение населения. (Под которым, как уточнил Гойхбарг, скрывались «офицеры» – ред.)

Но поскольку закон о смертной казни вступил в силу после данного случая, я этого приговора не утвердил»[1169] (их судили раньше принятия 14 сентября 1918 г. закона о восстановлении смертной казни – ред.).

Впрочем, с точки зрения большевиков это были несущественные детали. Главное, что Матковский признался в утверждении смертных приговоров, а значит, и непосредственном участии в белом терроре.

Матковский и награды «за большевиков»

Также Гойхбарг обвинил Матковского в «оценивании большевиков и сочувствующих им за деньги» (назначении платы за совершение над ними расправ). В качестве примера он привел убийство караульным Гончаровым при «попытке проникновения в тюрьму (видимо, омскую – ред.) двух лиц одного из них». За что Матковский распорядился выдать «Гончарову 100 руб.», объяснив «это наградой за сохранение жизни» другому из нападавших – ред.), которого арестовали[1170]. Однако это выглядело для трибунальщиков неубедительно.

Предположим, что он наградил караульного за верную службу (один из напавших был вооружен), но на процессе об этом не заявил, не желая дополнительно предстать рьяным белогвардейским служакой.

Что же касается награждений деньгами отличившихся бойцов, то так поступали в гражданскую войну и белые, и красные. Например, за взятие городов.

Значимость показаний Матковского для большевиков

Показания Матковского высветили систему белого террора, но не оправдали его перед большевиками, хотя он отразил многие выпады Гойхбарга, не признав вины.

Генерал-лейтенант А. Ф. Матковский на смотре войск округа.

8 мая 1919 г.

Данное впечатление усилилось от того, что коммунисты не