Колчаковский террор. Большая охота на депутатов - Сергей Станиславович Балмасов

Злоупотребления моим именем встречались часто. Подчиненные всегда любят ссылаться на начальников и действовать их именем, но бороться с этим было нетрудно.

(Данная ремарка словно бросает тень на Колчака, когда декабрьские «ликвидаторы» прикрывались его именем, а он бездействовал. Однако автору книги реакции Матковского на подобные злоупотребления неизвестны – ред.)

Гораздо хуже, когда человеку приписывают то, что он не делал. Что здесь больше – неосторожности, поспешности или излишней доверчивости – трудно сказать.

Несколько раз Верховному правителю на меня поступали подобные заявления, всегда оказывавшиеся несоответствующими действительности. Например, министр Михайлов доложил ему, что я предал военно-полевому суду правление кооперации, кажется, ЦентроСибири… А через три дня меня просит управляющий губернией (видимо, Акмолинской – ред.) изъять это дело из общей подсудности (для передачи в военно-полевой суд, где в отличие от суда общеуголовного наказания были гораздо строже, а подсудимый не мог нормально защищаться и обжаловать приговор – ред.). Этот пример наглядно рисует основательность ссылок на «военную диктатуру».

Война на Внутреннем фронте

В немногих случаях, когда в округе появлялись банды, грабящие мирных жителей, убивающие невинных людей и портящие железную дорогу (здесь Матковский «подставился», давая нелестные характеристики партизанам, лидеры которых были способны повлиять на его судьбу – ред.), я посылал туда войска. И разъяснял, что они идут не бороться с крестьянами, а защищать их, а потому насилия и бесплатные поборы буду строго преследовать. Насильников я карал вплоть до военно-полевого суда.

Самой тяжелой моей обязанностью было утверждение приговоров прифронтовых военно-полевых судов (ПВПС). Дела главным образом разрабатывались контрразведкой Ставки и утверждались Ставкой, откуда их передавали в штаб округа, и далее в ПВПС. Я неоднократно, но неудачно запрашивал назначение в них опытных военных юристов для обеспечения правосудия.

Сам я ни на одном суде не был, не желая давить на судей присутствием начальства. Мне было дано право увеличивать кару, назначаемую судами, до высшей степени, которым я не пользовался. Смягчил же приговоров очень много (такие случаи автору книги известны – ред.)

Помню про 30 пойманных дезертиров. Чтобы остановить дезертирство, их выстроили, отсчитали каждого десятого. Я объявил, что по закону все они подлежат военно-полевому суду, но я ограничиваюсь только этими.

Однако главный военный прокурор подал на меня рапорт военному министру, указав, что я не имею права освобождать других дезертиров от ответственности и требовал их предать военно-полевому суду.

Под таким контролем находились действия даже командующего войсками округа.

Взгляд на современное положение

Считая гражданскую войну законченной, я нахожу необходимым примирение (видимо, большевиков – ред.) с остатками армии. Тяжело, что успех не достался стороне, в рядах которой мне приходилось работать, но хорошо, что Россия объединилась под одной властью. Если Советская власть определила интеллигенцию к работе, то объединенная Россия станет могучей и пора русских унижений перед иностранцами минует.

Заключение

После моей более 30-летней деятельности меня держат в тюрьме. Чем виновата моя семья, жена и трое детей, перед которыми у меня остались обязанности и которые теперь, вероятно, без куска хлеба? (Это вопросу самому Матковскому, сделавшему в июле 1918 г. такой выбор – ред.)

Может, нужно было сделать раньше, как другие (видимо, бежать от Колчака – ред.), но я не имел денег и было стыдно оставлять пост в грозные минуты. Пусть я погибну, но семья моя будет знать, что я выполнил свой долг до конца.

Я никому не изменял, не участвовал в свержении большевиков в Сибири и ни в одном из политических переворотов в ней.

Правительство Колчака пало, и я свободен от принятых обязательств, тем более, что мою должность командующего войсками Омского военного округа Главнокомандующий упразднил, когда я был в Иркутске. Я остался в распоряжении Верховного Правителя без должности…

Когда у меня была власть, то даже в разгар борьбы я… находил возможным выпускать заключенных под честное слово (документально не подтверждается – ред.). И я прошу Чрезвычайную следственную комиссию отпустить меня в Москву к моей работе (видимо, академической – ред.), взяв с меня подписку, что ни делом, ни словом я не буду участвовать в борьбе с нынешней властью, когда она кончилась, не начинаясь. И кем бы она не велась – разными правительствами и агентами Колчака.

Слову моему можно верить, оно твердо, и я ему не изменял (сомнительно с учетом его перехода к белым 1918 г. – ред.).

И если моей Родине России придется воевать с иностранными державами, покушающимися на ее целостность, и ей потребуются мои знания и силы, я с готовностью стану в военные ряды в случае призыва Правительства».[1138]

Разберем прошение Матковского. В нем он аж дважды утверждает, что не изменял большевикам и пытается отмежеваться от коллег-белогвардейцев, признав Советскую власть и пожелав служить большевикам, которым недавно утверждал смертные приговоры.

Чтобы сделать предложение привлекательнее, он изложил свои профессиональные достоинства как военного академика, и боевого офицера, чьи опыт и знания должны были пригодиться новой власти.

Также, вероятно, Матковский несколько приукрашивает в выгодном для себя свете события, чтобы предстать завидным профессионалом. Которого необходимо помиловать, и взять «по профилю» на работу.

Кроме того, он изложил приятные большевикам вещи относительно положительных изменений Советской власти. Которые-де и вызвали внезапный взрыв его к ней симпатий. Дескать, большевики открылись ему с новой положительной стороны, как сила, способная прекратить гражданскую войну, объединить страну и дать отпор находящимся на ее территории иностранцам. И возможно, что тут воспитанный в имперском духе Матковский не лукавил. Ему как офицеру Русской армии должна была импонировать сильная власть.

Оправдания же его за антибольшевистскую борьбу удались ему куда хуже. Так, он в июле 1918 г. вместо эвакуации в Советскую Россию перешел на сторону белых, и далее боролся против красных в колчаковском тылу.

Однако он даже не стал объяснять причины подобного поведения. Видимо, потому, что не мог оправдаться. И, чтобы его прошение выглядело искренним, он должен был «посыпать голову пеплом» и сообщить подробности произошедшего, ничего не скрывая.

Справедливость утверждений Матковского относительно его работы у белых читатель сможет оценить ниже при разборе его действий осенью 1918 г. Что же касается описанных им стычек с другими белогвардейскими деятелями, они были понятны с учетом его известных непростых отношений с руководством Ставки и некоторых подразделений. Что объяснялось конкуренцией за власть, влияние и ресурсы.

Неубедительными выглядят и попытки Матковского принизить свои политическое влияние в Колчакии и роль в белом терроре, включая выставление себя борцом против атаманщины и произвола, чуть ли не либералом, смягчавшим репрессии.

Для убедительности ему следовало приводить