Кукла на цепочке - Алистер Маклин

Очень быстро я организовал четыре чашки на маленьком жестяном подносе – мощная смесь растворимого кофе, молока и сахара во всех чашках, в одной же из чашек был еще один дополнительный ингредиент. Кофе всем понравился. Хатчинсон выпил всю чашку и предложил:

– Почему бы вам всем немного не поспать? Конечно, если только вы не считаете, что мне понадобится помощь.

Разумеется, никто так не считал. Шарлотта Скурас ушла первой, сказав, что ей очень хочется спать, чему я ничуть не удивился. Ее голос действительно был сонным. Мы с дядей Артуром ушли через минуту. Тим Хатчинсон пообещал позвать меня, когда мы подойдем к западной пристани Дуб-Сгейра. Дядя Артур завернулся в плед и устроился на диване в кают-компании. Я прилег в своей каюте.

Спустя три минуты я встал, взял трехгранный напильник, тихо открыл дверь своей каюты и так же тихо постучался к Шарлотте. Ответа не последовало, но я все равно зашел к ней, осторожно закрыл дверь и включил свет.

Шарлотта Скурас крепко спала и находилась в миллионах миль отсюда. Она даже до кровати не добралась – рухнула на ковер, не успев раздеться. Я положил ее на койку и накрыл парой одеял. Я отвернул рукав и рассмотрел отметину от веревки.

Каюта была небольшая, и за одну минуту я нашел то, что искал.

Как приятно и ободрительно подействовало на меня то, что я сошел с «Файркреста» на сушу без чертова костюма для подводного плавания, мешавшего каждому гребку и шагу.

Я никогда не понял бы, как Тим Хатчинсон распознал старый каменный пирс в дождь, туман и темноту, не объясни он мне это позднее. Хатчинсон отправил меня на нос с фонарем, и – черт побери! – пирс прорисовался в темноте, будто австралиец шел по радиопеленгатору. Он перешел на реверс, приблизился к пирсу на два фута, тяжело опустившись носом судна в море. Он дождался, пока я не спрыгну, затем дал полный назад и исчез в тумане и темноте. Я хотел было представить, как дядя Артур справится с подобными маневрами, но мое воображение впало в кому. Слава богу, дядя Артур спал сном праведника! Даю руку на отсечение, что этот капитан Дрейк грезил о своем гамаке дома в Западном Лондоне в тысячах милях отсюда.

Дорожка от причала к плато оказалась крутой и осыпалась, а о том, чтобы установить перила со стороны моря, никто не побеспокоился. Я был налегке: помимо груза собственных лет, я захватил с собой только фонарь, оружие и бухту веревки. Я бы ни за что на свете не выкинул трюков в духе Дугласа Фэрбенкса с крепостными стенами замка Дуб-Сгейр, но опыт научил меня, что веревка – самое необходимое из инвентаря при прогулке на остров с крутыми стенами. Даже с такой легкой поклажей я задыхался, когда добрался до вершины.

Я повернул, правда не к замку, а на север, вдоль взлетно-посадочной полосы с травяным покрытием, ведущей к утесу на северном конце острова. Та самая полоса, с которой старший сын лорда Кирксайда взлетел на «Бичкрафте» со своим будущим зятем, и оба погибли; та самая полоса, вдоль которой пролетели мы с Уильямсом менее двенадцати часов назад после разговора с лордом Кирксайдом и его дочерью; та самая полоса на обрывистом северном краю острова, где, как мне показалось, я увидел все, что хотел, а сейчас собирался в этом убедиться.

Полоса оказалась ровная и гладкая, и я проделал длинный путь, не включая большой фонарь в резиновом чехле, который захватил с собой. В любом случае я не рискнул бы воспользоваться им так близко к замку. То, что в той стороне было темно, еще ничего не значило. Мерзавцы могли нести охрану на крепостных стенах. Будь я мерзавцем, то точно стоял бы на страже. Я споткнулся обо что-то теплое, мягкое и живое и сильно ударился о землю.

Мои нервы были не те, что сорок восемь часов назад, реакция тоже соответствующая. В руке я держал нож и добрался до врага раньше, чем он поднялся на ноги. На четыре ноги. От него исходил едкий аромат жертвы, сбежавшей из разделочного дока Тима Хатчинсона. Интересно, почему козел, который, кажется, души не чает в хлорофилле и питается на молодых сочных склонах, так сильно «благоухает»? Я сказал несколько добрых слов четвероногому другу, и, кажется, это сработало – он не стал размахивать рогами. Я продолжил путь.

Такого рода унизительные встречи, я заметил, никогда не происходят с Эрролами Флиннами, к примеру. Кроме того, у Эррола Флинна фонарь никогда не разобьется от небольшого падения. Даже если у него с собой свечка, она продолжит ярко гореть в темноте. Дела с моим фонарем обстояли иначе. Фонарь и лампочка были обтянуты резиной, сам фонарь изготовлен из оргстекла и шел с гарантией, что он небьющийся. И конечно, он разбился. Я достал небольшой карманный фонарь и попробовал посвятить им внутри своего пиджака. Такие осторожности были совершенно ни к чему, яркости фонарика усмехнулся бы и жук-светляк. Я положил этот бесполезный предмет обратно в карман и пошел дальше.

Не знаю, как далеко я находился от крутого обрыва утеса, но и не собирался это выяснять на собственной шкуре. Встав на четвереньки, я пополз вперед, дорогу мне освещал жук-светляк. За пять минут я добрался до края утеса и практически сразу увидел то, что искал. Глубокая метка на краю утеса была почти восемнадцать дюймов шириной и четыре дюйма глубиной по центру. Метка не совсем свежая. В большинстве мест снова выросла трава. По времени почти все сходилось. Эта отметка осталась от хвостовой части фюзеляжа «Бичкрафта», когда без людей на борту включили двигатель, перевели рукоятку в открытое положение, а затем убрали тормозные колодки. Из-за малой скорости самолет не взлетел, а просто упал с края утеса, оставив эту отметку во время падения. Вот и все, что я хотел узнать, к этому следует добавить продырявленный корпус судна оксфордской экспедиции и темные круги под голубыми глазами Сьюзан Кирксайд. Теперь у меня не осталось сомнений. Неожиданно я услышал шум позади себя. Крепкий пятилетний малыш мог скинуть меня с утеса, схватив за лодыжки, и я бы не смог этому помешать. Или это вернулся козлик, чтобы отомстить за то, что я беспардонно прервал его ночной сон? Я повернулся с фонарем и оружием наготове. Это действительно был козлик, его желтые глаза злобно смотрели на меня в ночи. Но впечатление было обманчивым. Он пришел сюда из любопытства или из дружеских побуждений. Я медленно отступил назад, чтобы оказаться вне зоны удара, тихо погладил его по голове и ушел. Если так будет продолжаться, то я умру от остановки сердца еще до наступления утра.

К моей радости, дождь прекратился и ветер стих, но, чтобы я не расслаблялся, туман стал сгущаться еще больше. Он облипал меня так плотно, что я не видел дальше четырех футов перед собой. Я мрачно подумал о том, что бы сделал Хатчинсон в подобной ситуации, но быстро выкинул это из головы. Вне всяких сомнений, он намного лучше справляется со своей работой, чем я со своей. Я встал так, чтобы ветер дул справа, и продолжил путь к замку. Под прорезиненным дождевиком промок и мой последний костюм. Правительству явно придется раскошелиться на химчистку.

Я чуть было не вписался в стену замка, но вовремя увидел ее очертания. Я не знал, с какой стороны от входных ворот нахожусь (со стороны суши), и, чтобы выяснить это, осторожно направился влево. Спустя примерно десять футов стена смыкалась с другой стеной под правильным углом. Это означало, что я был у левой восточной стороны ворот. Затем я стал продвигаться вправо.

Здесь также оказалась стена замка, как и слева: подойди я справа, то находился бы с наветренной стороны от центральных ворот и никогда не уловил бы запах табачного дыма. Он был не таким вонючим, как от сигары дяди Артура, и уж точно слабеньким по сравнению с ядовитым дымом портативной фабрики по производству отравляющих газов Тима Хатчинсона, но это явно был запах табака. Кто-то курил у входных ворот. Часовые не должны курить. Это было аксиомой.

Наконец появилась задача мне по плечу. Меня не обучали