Кукла на цепочке - Алистер Маклин

– Ты недооцениваешь дядю Артура. Он сказал, что никогда не вмешивается – как же он выразился? – когда ты при исполнении. Я планировщик и координатор, сказал он, а Калверт – исполнитель.

– Он бывает скромным, – признал я.

– За последний час он рассказал несколько занятных историй о тебе. Мне за честь находиться рядом с тобой.

– Это не из-за четырехсот тысяч фунтов стерлингов?

– Не из-за «зелени», как принято у вас говорить. Так куда направляемся, Калверт?

– Домой. Если найдешь путь, конечно, в такую погоду-то.

– В Крейгмор? Конечно найду. – Он раскурил сигару и поднес ее близко к лицу. – Кажется, надо потушить ее. А то я даже размеры иллюминаторов не вижу, не говоря о том, что за ними. Дядя Артур вроде не торопится.

– Он допрашивает пленных.

– Мне кажется, он не многого от них добьется.

– Как и я. Они явно не в духе.

– Ну, прыжок с пирса на палубу бака был довольно неприятный. Учитывая, что нос судна ходил ходуном и руки у пленников завязаны за спиной.

– Как результат, одна сломанная лодыжка и одна сломанная рука, – сказал я. – Могло быть и хуже. Они могли прыгнуть мимо палубы бака.

– Ты прав, – согласился Хатчинсон, высунул голову в боковой иллюминатор и втянул ее обратно. – Проблема не в сигаре. Видимость нулевая, что ни на есть нулевая. Мы просто слепо идем по приборам. Так что можешь включить освещение в рулевой рубке. Станет легче читать карты, следить за эхолотом и компасом, и на радар никак не повлияет.

Он уставился на меня, когда я включил освещение:

– Какого черта на тебе этот попугайский наряд?

– Это халат, – пояснил я. – Все три моих костюма намокли и пришли в негодность… Ну как, сэр? Они что-нибудь рассказали?

В рулевую рубку вошел дядя Артур.

– Один потерял сознание. – Дядя Артур был не очень доволен собой. – Другой стонал так громко, что я даже себя не слышал. Ну, Калверт, рассказывай.

– Рассказывать, сэр? Я собирался поспать. Я уже все вам рассказал.

– Полдюжины обрывочных предложений, которые я не расслышал из-за проклятых завываний пленников? – холодно спросил он. – Мне нужно, чтобы ты все рассказал.

– Я чувствую слабость, сэр.

– С трудом могу вспомнить моменты, когда ее у тебя не было, Калверт. Ты же знаешь, где виски.

Хатчинсон уважительно кашлянул:

– Прошу прощения, если адмирал позволит…

– Конечно-конечно, – произнес дядя Артур совершенно другим тоном. – Конечно, мой мальчик.

Мальчик был на целый фут выше дяди Артура.

– Калверт, раз уж ты идешь за виски, принеси мне тоже, обычную порцию.

Дядя Артур иногда бывает отвратителен. Спустя пять минут я пожелал всем спокойной ночи. Адмирал был недоволен. Вероятно, он считал, что я упустил драматизм и яркие описания в ходе повествования, но я чувствовал усталость, словно та старуха с косой, потрудившаяся в Хиросиме. Заглянув к Шарлотте Скурас, я обнаружил, что она спит как убитая. Интересно, не ошибся ли сонный и близорукий, как сипуха, аптекарь из Торбея, которому на вид около восьмидесяти лет? Вероятно, он не часто выписывает снотворное жителям Гебридских островов, земли, откуда пошла молитва: «Хотелось бы мне, чтобы ягненок себя заколол, хотелось бы мне, чтобы рыба выпрыгнула на берег, хотелось бы мне лежать в постели своей и уснуть сном вечным».

Но я был несправедлив к старику. После того как мы чудесным образом прибыли в Крейгмор на место, которое с натяжкой можно назвать гаванью, мне потребовалось не более минуты, чтобы разбудить Шарлотту. Я попросил ее одеться, потому как мы собирались сойти на берег, – уловка с моей стороны. Пусть думает, будто я не знаю, что она и так одета. Через пятнадцать минут мы все были в доме Хатчинсона. Еще через пятнадцать минут мы с дядей Артуром наложили шины на переломы пленников и заперли их в комнате, освещаемой только небом. У самого Гудини ушла бы масса времени, чтобы выпутаться из веревок. И вот я лежал на кровати в крошечной каморке, которая, очевидно, служила спальней председателя комитета художественной галереи Крейгмора, так как все лучшие экспонаты находились здесь. Размышляя о том, что если университеты станут присуждать докторскую степень агентам по продаже недвижимости, то первую ее, несомненно, получит тот, кто сумеет продать хижину на Гебридских островах в непосредственной близости от сарая для разделки акул, я чуть было не уснул. Неожиданно дверь распахнулась, и кто-то включил свет. Прищурившись, я приоткрыл усталые глаза и увидел Шарлотту Скурас, осторожно закрывающую за собой дверь.

– Уходите, – сказал я. – Я сплю.

– Можно? – спросила Шарлотта, окинула взором художественную галерею, и ее губы сложились в подобие улыбки. – Ни за что бы не подумала, что вы сомкнете глаза этой ночью.

– Можете посмотреть экспонаты, находящиеся внутри шкафа, – похвастался я и медленно, с трудом открыл глаза. – Простите, я устал. Чем могу помочь? Я не в той форме, чтобы принимать представительниц прекрасного пола, наведывающихся ко мне посреди ночи.

– Дядя Артур находится за соседней дверью. Можете позвать его на помощь, если хотите. – Она посмотрела на изъеденное молью кресло. – Можно присесть?

Она села. На ней было все то же немнущееся белое платье, волосы аккуратно расчесаны, но это все, что можно сказать в ее пользу. Она пыталась шутить, но юмор был только в голосе, никаких его следов на лице или в глазах. Эти карие мудрые глаза, которые знали все о жизни, любви и смехе, глаза, которые когда-то сделали ее самой востребованной актрисой своего времени, сейчас выражали только печаль и отчаяние. И страх. Теперь, когда она сбежала от своего мужа и его сообщников, не должно быть никакой причины для страха. Но он есть, чуть скрытый в усталых карих глазах. Страх-то я точно распознаю. Морщинки вокруг глаз и рта, которые казались такими правильными и такими естественными, когда она смеялась или улыбалась – в те дни, когда она смеялась и улыбалась, – сейчас выглядели так, будто были выгравированы временем, страданием, печалью и отчаянием на лице, никогда не знавшем смеха и любви. Лицо Шарлотты Скурас, без отпечатка прежней Шарлотты Майнер, похоже, больше ей не принадлежало. Изнуренное, усталое, чужое лицо. Ей, наверное, лет тридцать пять, но выглядела она много старше. Несмотря на это, пока Шарлотта, съежившись, сидела в кресле, художественная галерея Крейгмора перестала для меня существовать.

– Вы не доверяете мне, Филип, – спокойно произнесла Шарлотта.

– Почему вы так говорите? Отчего мне вам не доверять?

– Это вы мне скажите. Вы уклоняетесь от ответов. Нет, не то. Вы отвечаете на вопросы, но я хорошо знаю мужчин и знаю, что ваши ответы – то, что вы хотите сказать, а не то, что мне стоит услышать. Почему так, Филип? Чем я провинилась перед вами, что вы мне не доверяете?

– Вы считаете, что я нечестен? Ну, полагаю, иногда я кое-что преувеличиваю, я даже могу врать время от времени. Строго по делу, конечно. Но я бы не врал такому человеку, как вы.

Я действительно не намеревался ей врать, только если не придется это сделать для ее же блага, а это совсем другое дело.

– А с чего вам мне не врать?

– Не знаю даже, как это объяснить. Я бы мог сказать, что обычно не вру очаровательным и привлекательным женщинам, о которых высокого мнения. Вы бы цинично ответили, что я хитрю, пока меня не уличат во лжи, но вы бы ошиблись, потому как это и есть правда, ведь она в глазах смотрящего. Не знаю, звучит ли это как оскорбление, но я точно не собирался вас оскорблять. Я бы мог сказать: это потому, что мне очень неприятно видеть, как вы сидите здесь никому не нужная, вам некуда пойти и не к кому обратиться в тот момент жизни, когда вам необходимо куда-то пойти и к кому-то обратиться, но опять же, это может прозвучать как оскорбление. Я бы мог сказать, что не вру друзьям, но это снова прозвучит как оскорбление. Шарлотты Скурас этого мира не заводят дружбу с правительственными наемниками, которые убивают ради зарплаты. Какой в этом смысл? Я не знаю, что вам сказать, Шарлотта, помимо того, что