Стремление убивать - Марина Андреевна Юденич

— Ой, а я, кажется, что-то читала и фамилию запомнила… Точно, Снежинская. Ты про что пишешь, Таня? — немедленно подала она свой тоненький, как и полагается по социальной роли, голосок.

— Про урожай, — невпопад ответила Татьяна и вышла из комнаты.

Возвратилась она уже перед самым закрытием общежития, мышкой проскользнув под бдительным оком вахтера.

Девочки спали.

На следующий день Татьяну уже никто не донимал никакими вопросами и разговорами. Собственно, и времени на них оставалось все меньше.

Приближался первый, самый ответственный экзамен — сочинение.

Девчонки полностью погрузились в свои учебники, конспекты, записи, сделанные на беглых консультациях, которые давали для абитуриентов студенты старших курсов и аспиранты, снисходительно отвечая на одни и те же вопросы и чувствуя себя в эти минуты наместниками если не самого Господа Бога, то уж декана факультета — точно.

Татьяна на консультации не ходила.

Целыми днями она бродила по Москве, представляя, как славно заживет в этом потрясающем городе.

Еще она готовилась к триумфу.

Верная своему обыкновению, она и на этот случай мысленно разработала целый сценарий. В нем было предусмотрено все до мельчайших подробностей. Одно событие сменяло другое, чередовались действия, поступки, отдельные фразы и даже взгляды разных людей, которые, само собой разумеется, понятия не имели о том, какие на них возложены роли и что за места отведены в спектакле, посвященном триумфальному вхождению Татьяны Снежинской в мир своей мечты.

В самых общих чертах все должно было происходить следующим образом.

Она пишет сочинение.

Разумеется, из трех предложенных тем двум скучным, программным, дана отставка, и выбор сделан в пользу «вольной». Здесь бойкое перо сможет развернуться вполне и продемонстрировать взыскательной университетской профессуре, какое дарование вверяет судьба в их руки.

Но пока истина еще никому не открыта. Просто Татьяна Снежинская пишет сочинение на вольную тему.

Все происходит три дня спустя, когда наступает день объявления результатов.

Толпа во дворе факультета… Все норовят быстрее добраться до заветной двери, на которой вывешены списки счастливчиков.

Она тоже здесь и, конечно же, тоже слегка волнуется.

Вот и список.

Глаза ее тревожно бегут по ровному столбику фамилий, а губы беззвучно шевелятся, проговаривая буквы алфавита, предшествующие заветной «С».

Но вот и она. Скользят, лишь слегка задевая сознание, Сазоновы, Семеновы, Симоновы, Скворцовы… Но что же это? Вот уже какой-то Сорокин, и Суровцев, и Сулейкина.

Ее фамилии в списке нет…

Татьяна медленно отступает от стены, с трудом разрывая кольцо напирающих сзади горячих, потных тел.

Внезапно рядом с ней оказывается та самая нахальная провинциалка — соседка по комнате. В глазах у нее откровенная издевка.

— Ну что, корреспондент «Комсомолки», пролетела, как фанера над Парижем?

Татьяна не отвечает. Вся ее воля сконцентрирована теперь на одном: не разрыдаться немедленно, прямо здесь, при всех, громко и унизительно. Но уже набухли веки предательской влагой, и слезы вот-вот хлынут по пылающим щекам.

И вдруг…

Во всех Татьяниных сценариях, чему бы они ни посвящались, непременно присутствовало это упоительное «вдруг». Упоительное потому, что всегда предваряло события, которые, согласно сценарию, происходили в самые драматические и даже исполненные высокого трагизма моменты. Тогда происходило нечто, предваренное этим спасительным «вдруг», — и ситуация разворачивалась на сто восемьдесят градусов. Трагедия оборачивалась неслыханным успехом, а безутешное горе — бескрайним и безоблачным счастьем.

Этот не стал исключением.

— Снежинская! — раздается вдруг с порога факультетского крыльца. — Есть здесь Снежинская?! — Голос секретаря приемной комиссии звучит взволнованно. — Кто-нибудь знает Снежинскую? Ее срочно требуют в деканат.

Далее следовала целая череда самых неожиданных счастливых событий, но Татьяне больше нравилось представлять драматический пик. Следующее за ним она рисовала небрежно, крупными мазками, не прописывая деталей.

В деканате ее ожидает приемная комиссия в полном составе. В состоянии сильного душевного потрясения. Звучат взволнованные слова мэтров советской журналистики о том, как их потрясло сочинение безвестной абитуриентки, какое наслаждение получили они, читая ее произведение, и далее… все в том же стиле. Главный редактор «Комсомолки» (Татьяна полагала, что он просто обязан входить в приемную комиссию факультета, ну а если это было не так, то вполне мог просто случайно оказаться в его стенах по какой-то своей редакторской нужде) немедленно предлагает работу в штате газеты.

— Не знаю, право, — лукаво отвечает ему Татьяна, — мне кажется, не всем вашим сотрудникам по нраву мой стиль…

— В чем дело?!

Татьяна некоторое время отказывается посвящать его в суть своей давней обиды (в конце концов, фискалить стыдно и не к лицу истинному таланту), но редактор настойчив, и она смеясь рассказывает ему забавную историю о том, как безжалостно обошелся кто-то с ее очерком.

Возмущение редактора не знает границ. Он предлагает… нет, он категорически настаивает на том, чтобы немедленно ехать в редакцию и там расставить все точки над i. Раз и навсегда.

Последний кадр: она садится в черную «Волгу» главного редактора «Комсомолки» и, случайно оглянувшись, видит глаза нахальной девчонки из общежития…

Сочинять дальше было уже совсем неинтересно.

Да и времени не оставалось.

Наступил день первого экзамена..

Позже, много лет спустя, анализируя некоторые особенности своей жизни, Татьяна вывела довольно любопытную закономерность.

Самые главные мечты ее жизни, сценарии осуществления которых она придумывала с особым рвением, трепетом и наслаждением, удивительным образом исполнялись. Но исполнялись с каким-то дьявольским перекосом. То есть сбывалась та, как правило первая, их часть, в которой она обрекала себя на волнения и страдания, придумывала самые вопиющие несправедливости по отношению к себе, обиды побольнее и оскорбления из числа самых страшных. То же, что, по задумке, должно было происходить после волшебного слова «вдруг», самым фатальным образом не происходило. Да и само заветное слово так ни разу и не прозвучало.

Казалось, что своим наивным мифотворчеством Татьяна сильно раздражала судьбу, посягая на ее исключительную прерогативу.

И судьба в ответ мстила без всякой меры жестоко.

Так было всю жизнь.

Но понимание этого пришло много позже, когда примеров было уже не счесть и память о каждом из них саднила душу, как незаживающая рана. Было тех ран столько, что, окажись они ранами телесными, Татьяне уже давно следовало бы переместиться в иные миры, дав отдохновение исстрадавшейся душе.

Пока же с абсолютной, пугающей точностью исполнялся сценарий ее поступления в институт.

Исполнен он был ровно до того момента, когда глазами, подернутыми пеленой страха, сна скользила по ровному столбику фамилий, шепотом проговаривая буквы алфавита, чтобы — не приведи Бог! — не пропустить заветную «С».

Она благополучно добралась до нее, и замелькали, рябя и двоясь, Савиновы,