Стремление убивать - Марина Андреевна Юденич

Этих Соколовых оказалось целых пять, а потом ей на глаза попалась странная фамилия Спрут…

Блестящий и так любовно выписанный сценарий ее триумфа оборвался на самом трогательном, исполненном высокого пафоса месте.

НОВЫЙ ХОЗЯИН СТАРОГО ДОМА

Разговор, однако, не только не затихал, но, совершенно напротив, все более разгорался.

Не в пример огню в камине, про который все как-то забыли, и он догорал теперь, жалобно извиваясь и подрагивая маленькими язычками пламени. В комнате становилось все темнее, но и на это никто не обращал внимания. Плавясь и оплетая ручейками застывшего воска бронзовые основания подсвечников, горели свечи, трепеща от легкого дуновения ночной прохлады, струившейся в распахнутые окна.

И все это было как-то очень в пэру и к месту: и зыбкий густой полумрак, и трепетная дрожь пламени, и непроглядная темень за окнами, которая сочилась все более ощутимой сыростью и дышала запахами ночного сада — свежей землей и мокрой зеленью. Все складывалось в картину, гармонично обрамляющую странный, обрывочный ночной разговор, такой же зыбкий и неуловимый, как сизый речной туман, поселившийся в саду.

— Ты напрасно сердишься, Олежка, — отозвалась та, которую он окрестил Смиренной. На самом же деле ее звали Верой, и это имя удачно соответствовало образу, который мысленно нарисовал он, различая в полумраке только контуры тонкой женской фигуры в глубоком кресле возле окна. — Я говорю о нем так только потому, что его больше нет. А о покойниках дурно говорить, как ты знаешь, не принято. И нет никакой «толстовщины», потому что в отличие от Льва Николаевича я считаю, что зло должно быть наказуемо. И речь идет как раз о справедливой каре.

— И вот, кстати, кто же ухлопал этого мерзавца, не старушка же, которой в то время было уже за семьдесят? — из своего дальнего угла подала голос Лида.

У нее явно была своя готовая версия.

И судя по всему, ничего, кроме фактов, брать в расчет она была не приучена. А любые сомнения вопреки принципам правосудия трактовала как косвенные доказательства вины подозреваемого.

Человека по имени Роберт, которого, похоже, толком никто и не помнил. Потому что много лет назад он сбежал за тридевять земель, подальше от назревающей семейной трагедии.

— А тебе, разумеется, это известно? — Тот, чье имя еще ни разу не было названо и потому он по-прежнему называл его «первым соседом», снова не сдержался. Лида выводила его из себя одним только фактом своего присутствия.

— Доподлинно, разумеется, не известно, можешь не иронизировать. Но думаю, что мок догадки не так уж далеки от действительности.

— И о чем же ты догадалась?

— Отца убил Роберт. Потому и бабка рассказывает все эти дикие истории про призрак Лены, который бродит по дому. Призраки, если они и существуют, в чем лично я сильно сомневаюсь, убивать живых людей не способны, да еще таким диким образом. У него на теле, если помните, обнаружили потом четырнадцать страшных ран. Это какой же силы должен бил быть призрак, чтобы здоровенного мужика зарубить, как рождественского поросенка.

— Рождественские бывают гуси. И их не рубят, а режут, — неожиданно подал голос хозяин дома, и уже одной этой реплики было достаточно, чтобы понять: он тоже не жалует Лиду. Впрочем, похоже было, что никто в компании не испытывает к ней симпатии.

«Зачем тогда позвали?» — без особого, впрочем, любопытства подумал он.

Характер взаимоотношений, царивших внутри компании, с которой ему довелось нежданно-негаданно коротать вечер, занимал его все меньше.

Но все больше увлекала странная история.

— Хорошо, как рождественского гуся, хотя больше он был похож на поросенка.

— Тогда уж на свинью, вернее — на кабана.

— Ну пожалуйста, не надо. Он ведь теперь тоже покойник.

— И надеюсь, жарится в аду. Причем на самой раскаленной сковородке. Однако, Лида, все же объясни: с чего это ты пришла к такому выводу?

— Господи, да ведь он лежит на поверхности. Этот вопрос задают, по-моему, во всех детективах: кому это выгодно?

— Ну нет, если Роберт и сделал это, хотя я не могу себе представить его с топором, наносящим удары родному отцу… Но все же если ты права и это сделал он, то никак не из выгоды, то есть, я имею в виду, не из-за наследства.

Вера отвечала по-прежнему тихо и ровно, но теперь в голосе ее отчетливо сквозила задумчивость. Она размышляла и приглашала поразмышлять других. Лида же искала полемики, спора:

— Хорошо, не из-за наследства. Хотя, чтоб ты знала, вся их земля сейчас стоит около четырех миллионов. Долларов, разумеется. Но ты у нас святая, тебе такие категории непонятны. Хорошо, не за наследство. За мать. Это, по-твоему, тоже невозможно?

— Это — возможно. Но мы только что говорили, что убит этот человек — видишь, Олег, я больше не называю его по имени-отчеству — был кем-то очень сильным. Он ведь тоже был крепким мужчиной и спортивным. Очень следил за своим здоровьем: летом — теннис, зимой — лыжи, каждый день — пробежка через весь поселок.

— Помню, помню, выползаю я как-то часов эдак в семь или около того. Утра, разумеется. И разумеется, ночь проведена не в тихой благостной беседе. Словом, факты, что называется, на лице, и все прочие мысли из головы вытесняет одна-единственная: где разжиться несколькими бутылками пива? В общем, я решил, собрав волю в кулак, дойти то ли до вас, Олег, то ли — до Прокофьевых, думал, если нет пива, то хоть бутылка коньяка найдется во спасение красы и гордости советской сцены. Нас тут было человек пять-шесть, и все, как один, — начинающие гении. Словом, тащусь, еле передвигая ноги, и тут навстречу мне — он. Легкой трусцой, румяный, как младенец, поджарый, как английский лорд. Остановился. Я промямлил что-то невнятное, отдаленно напоминающее приветствие, язык, откровенно говоря, ворочался с трудом. Он, конечно, все понял. Смерил меня взглядом, полным презрения, и веско так, внушительно изрек: «На что вы жизнь размениваете, молодой человек? Вы же сыну моему ровесник, а взгляните на себя в зеркало, когда доковыляете до дома, у вас на лице отражение всех пороков человеческих. Жаль. Я полагал, у вас есть буцущее». Изрек — и дальше легкой рысью.

— И ты не съездил ему по роже? Или по крайней мере не послал куда следовало?

— Нет. Не смог. Сил у меня тогда не было совсем, ты же представь мое состояние! Я был почти