Стремление убивать - Марина Андреевна Юденич

потом и доктором наук, рассеялись бесследно. Кандидатские диссертации в их лаборатории со скрипом защищали лысеющие со-рокалетнис мужчины, совершая таким образом самый значительный скачок в своей карьере — из старших инженеров в младшие научные сотрудники. Следующая ступень — из кандидатов в доктора и, стало быть, из младших в старшие научные сотрудники или начальники секторов — давалась избранным и по достижении весьма преклонного возраста. Двадцатитрехлетний младший инженер мог в этой связи не беспокоиться, довольствуясь маленькими радостями, которые обеспечивало его положение, и прежде всего возможностью откровенно бить баклуши, коротая рабочий день за игрой в настольный теннис, праздным трепом в курилке и разгадыванием кроссвордов.

Конечно же, это было скучно, и более от скуки, чем в силу сколь-нибудь серьезного чувства, через год после окончания института он женился на девушке из смежной лаборатории, милой, улыбчивой, аккуратной, но какой-то совершенно пресной, словно всю ее долго-долго кипятили в отбеливателе и слегка с этим переусердствовали. Впрочем, она любила его по-настоящему, как умела, тихо и преданно, и тоже дарила маленькие радости, сродни игре в теннис и разгадыванию кроссвордов.

После свадьбы они поселились в квартире его родителей, заняв комнату, ранее принадлежавшую ему безраздельно, и жизнь потекла совсем уж тихо и размеренно, не предвещая в будущем ничего, что заставило бы сердце сбиться с ритма, а голову — закружиться в горячем бреду восторга или ужаса.

Все в этой жизни легко прогнозировалось: рождение детей, получение отдельной квартиры, покупка мебели, автомобиля, дачи…

И то, как станут проводить они отпуск.

И то даже, когда он, возможно, начнет ей изменять, трусовато, с оглядкой, не питая к любовницам никаких особых чувств, как не питал он их к жене, даже после первой совместной ночи.

Осознание этого иногда ввергало Андрея в состояние самой черной меланхолии, но еще более удручающе действовало на него созерцание чужой успешной жизни, независимо от того, где он эту жизнь наблюдал: в реальном мире или на экране телевизора.

Речь шла, разумеется, не о карьерных подвижках лысеющих сорокалетних коллег. Несносными казались Андрею только яркие успехи сверстников, которые, по его разумению, были ничуть не более достойными триумфа, чем он, а в чем-то, возможно, ему уступали. К примеру, создавая его, природа не поскупилась на внешние данные: он был высок, хорошо сложен, русые волосы отливали спелым золотом, холодные глаза поражали яркой синевой на смуглом волевом лице. Было в его. внешности что-то от викинга, сурового и гордого, овеянного всеми морскими ветрами, обожженного солнцем и закаленного в долгих странствиях и тяжких сражениях.

Что же касаемо чужих успехов, то неожиданно вывести его из себя могли и славословия в адрес именитого спортсмена, и самоуверенный монолог популярного актера, и роскошное авто, принадлежащее откормленному бармену, и назидательная речь комсомольского активиста.

Люди, на разных поприщах и самыми разными способами достигшие явного превосходства, своим появлением будили дремлющие в нем амбиции. Проснувшись, те немедленно жадно разевали голодные клювы, как уродливые птенцы, требующие корма, и, не получив его, начинали злобно клевать нежную плоть души, нанося глубокие, болезненные раны. На большее их не хватало: инерция и лень двадцать с лишним лет цепко держали Андрея в рыхлых лапах. Всякая попытка разорвать унылый круг бытия неизменно и скоро захлебывалась в вязкой тине обыденности.

И оставалась только бессильная злоба на тех, кто сумел вырваться из трясины.

Так продолжалось до той поры, когда Андрею исполнилось двадцать пять лет, а на двадцать шестом году произошло событие, не слишком значительное на первый взгляд и имевшее поначалу все основания обернуться скорее мелкой неприятностью, нежели крупным везением.

Отчетно-выборную конференцию комсомольской организации института, членом которой — опять же! — в силу инерции, а уж никак не по идеологическим соображениям или питая карьерные надежды Андрей состоял, неожиданно почтила своим присутствием первый секретарь районного комитета комсомола. Она оказалась довольно высокой, стройной девицей без возраста, облаченной в строгий темный костюм и туфли на высоком каблуке, делавшие номенклатурную даму неожиданно женственной и даже привлекательной.

Андрей нечаянно столкнулся с ней в узком коридоре, когда, традиционно опаздывая, спешил занять место в переполненном конференц-зале. Он не заметил плотной группы комсомольских активистов, в окружении которых секретарь следовала в зал, и только налетев с разбегу на чье-то тело, оказавшееся одновременно с ним в дверном проеме, остановился.

Прямо напротив его лица, так близко, что он кожей чувствовал чужое дыхание, оказалось незнакомое женское лицо.

Ничего, кроме безмерной досады, лицо это не выражало.

Одновременно он остро ощутил прикосновение ее тела, упругого и гибкого, уловил слегка пряный запах духов и сладковатый аромат помады, неуловимо поблескивающей на влажных губах.

— Черт побери! — произнесла женщина низким, хрипловатым голосом, резко отпрянула, отчего немедленно потеряла равновесие и пошатнулась на своих высоких тонких каблуках. Андрей вынужден был подхватить ее за локти, чтобы уберечь от падения, и почти насильно привлечь к себе, снова, но уже гораздо острее ощутив дразнящий аромат. Объятие длилось всего несколько секунд.

— Простите… — пробормотал Андрей, разжимая руки и чувствуя, как сзади напирают комсомольцы.

— Да ладно… — не очень уверенно отозвалась незнакомка, и их тут же разделила стена разъяренных активистов, вполне оправившихся от неожиданности и готовых растерзать нахала.

Потом он увидел ее уже в президиуме конференции.

Невозмутимая и неприступная в своем строгом костюме, с алым значком, полыхающим на лацкане, она слушала бойкий доклад институтского секретаря с отстраненным вниманием, сцепив тонкие пальцы на уровне глаз и глядя прямо перед собой.

Комсомольский лидер, развязный, самоуверенный парень, известный тем, что не пропускает ни одной новой юбки, мелькнувшей в сумрачных институтских коридорах, всегда раздражал Андрея уже самим фактом своего существования в этом мире. Теперь же, откровенно красуясь на трибуне и завираясь до неприличия, он был совершенно невыносим.

Злобные птенцы тщеславия — неудовлетворенные амбишт — немедленно проснулись, и черная злоба захлестнула душу. Неожиданный приступ был настолько силен, что зыбкая трясина инертности испуганно всколыхнулась и вдруг разомкнула удушливые объятия.

Когда объявили прения, Андрей, опережая записных ораторов, поднял руку и попросил слова.

В президиуме вспорхнула легкая паника.

Ведущая собрание девочка испуганно бегала глазами по списку выступающих, тщетно пытаясь обнаружить там новую фамилию, расслабившийся было секретарь что-то угрожающе шипел ей, перегнувшись через массивный бюст партийного босса, монументально возвышающийся в центре стола.

В эту минуту женщина в строгом костюме, стряхнув пелену вежливого безразличия, тихо произнесла несколько слов и коротким, едва уловимым движением подбородка указала в сторону Андрея.

— Пожалуйста… — дрожащим голосом вымолвила испуганная девочка-ведущая, — вы просили слова… Только представьтесь…

Андрей стремительно преодолел пространство ожившего зала, мирно дремавшего доселе, и, легко взбежав