Стремление убивать - Марина Андреевна Юденич

что труп. И мне надо было достать пива. Остальное тогда не имело никакого значения. Это потом, когда я разжился-таки бутылкой водки и мы нашли в себе силы влить в горло по первой рюмке, самолюбие наконец проснулось. Мы решили немедленно бежать за этой сволочью и бить его всем гуртом, включая присутствующих меж нами дам. Но потом выпили по второй… И сами понимаете, началось… Тогда ведь гуляли не сутками. Неделями. И ничего… Молодые были.

— Очень показательная история, он был именно из тех мерзавцев — прости, Вера, но я привык называть вещи своими именами! — которые более всего на свете любят рассуждать о нравственности. Так все же, Лида, кроме мотива, что еще, по-твоему, указывает на Роберта?

— Я уже говорила, но вы никогда меня не слушаете. Поведение старухи. Очевидно, что она все видела и, может быть, даже помогала внуку. Софья Аркадьевна, божий одуванчик, которой опасаться было, понятное дело, нечего — ее-то точно никому в голову не пришло заподозрить, она и топор в руках не удержала бы, не то что рубить здорового мужика… Так вот, ей бы заявить, что спала, ничего не слышала, никого не видела, и вопросов бы не возникло. Так нет, она придумывает целый триллер. И рассказывает историю про призрак Лены, которая, дескать, после смерти покарала проклятого изменщика.

— Ну ты не передергивай. Софья Аркадьевна вовсе не утверждала, что его убила именно Лена. Она говорила, я это помню точно, что услышала ночью шум внизу, на первом этаже. Испугалась. Некоторое время боялась встать и посмотреть, что происходит. А там происходило что-то ужасное: до нее доносились крики, глухие удары, что-то падало. Потом все вроде бы стихло. И она собралась с духом, встала и пошла вниз. Само собой, бежать не могла просто физически, а от страха, думаю, ноги и вовсе одеревенели. Так что времени, пока добрела до лестницы, прошло достаточно. Но когда наконец добралась до первого этажа, еще с лестницы увидела страшное… Пол в гостиной был залит кровью, окно распахнуто, и, когда занавеску вдруг отбросило ветром, ей показалось, будто бы из темноты смотрит на нее покойная дочь. И вроде бы в руках у нее окровавленный топор и руки тоже все в крови. Окровавленный палец она приложила к губам, дескать, «Молчи!». И исчезла. Вот что рассказывала Софья Аркадьевна, почти дословно. Но всем вам хорошо известно, что еще задолго до убийства ей постоянно мерещилась Лена: то в саду, то в доме. Она всем подряд рассказывала про явления дочери, но все понимали, что несчастная женщина повредилась рассудком, и делали вид, что верят, и даже расспрашивали, что и как происходило.

— Не все, — неожиданно тихо отозвалась Вера.

— Что ты имеешь в виду?

— Не все считали Софью Аркадьевну сумасшедшей. Я никогда так не думала.

— То есть ты веришь, что призрак Лены по сей день разгуливает в окрестностях?

— Я не верю. Я знаю.

— Вера, всему есть передел… мы все уважаем твои религиозные чувства… неприятие материализма… и прочее, но такие утверждения, знаешь… по-моему, просто безответственны… Извини, конечно.

— Тебе не за что просить у меня прощения, потому что на твоем месте я рассуждала бы так же. Но поверь, я не настолько оторвана от реального мира, чтобы утверждать подобное, не имея веских причин.

— Господи! И какие же у тебя такие веские причины нести свой мистический бред, скажи на милость? — не выдержала в своем углу Лида.

Но смиренная Вера не возмутилась. И голос ее звучал по-прежнему, напоминая тихий шелест опавшей листвы в том самом запущенном саду, где вершились страшные дела.

— Очень простые. Я тоже видела Лену.

Еле слышно прозвучали эти слова.

Но даже догорающий огонь в камине повергли они в шок: неожиданно ярко полыхнув напоследок, он угас насовсем.

И прохладная ночная мгла, пронизанная сыростью и седыми клубами тумана, еще более сгустилась.

В комнате стало совсем темно.

АНДРЕЙ

Подача была красивой.

Мячик просвистел в воздухе, стремительно врезался в мягкое, пружинистое покрытие корта и упруго отлетел далеко в сторону, за пределы площадки.

Партнер не пытался дотянуться до мяча. Слишком уж отточенным и сильным был удар.

Андрей не спеша достал из глубокого кармана свободных шорт другой мячик. Готовясь ко второй подаче, на некоторое время застыл в картинной позе: рука с ракеткой занесена для сокрушительного удара. Пальцы другой едва касаются мяча, готовые точным броском метнуть его на лопасть ракетки.

Исход игры в принципе был предрешен еще до ее начала.

В отличие от большинства чиновников высокого ранга, схватившихся за теннисные ракетки, когда большой теннис был едва ли не официально объявлен державным видом спорта, Андрей увлекся игрой в молодости.

Справедливости ради все же следует отметить, что, помимо желания овладеть искусством красивой грациозной игры спортивных аристократов и молодящихся миллионеров, у него имелись еще и соответствующие возможности.

Первая волна теннисного бума накрыла советскую империю в начале восьмидесятых, когда железный занавес уже сильно напоминал истлевшую занавеску. Никто более не боялся демонстрировать буржуазные замашки и приверженность чуждому образу жизни.

Не те уже были времена.

Тогда и стало признаком хорошего тона воскресным утром выйти из подъезда с яркой спортивной сумкой, небрежно переброшенной через плечо. Из сумки при этом должна была демонстративно выглядывать ручка теннисной ракетки. До настоящих теннисных сумок и дорогих чехлов от «Louis Vuitton», понятное дело, было еще далеко.

Но и тогда модная игра была доступна лишь избранным.

Кортов в Советском Союзе было катастрофически мало. На них продавали абонементы. Приобрести их могли те же люди, которые приобретали колбасу сервелат, финскую мебель и автомобили «ВАЗ-2106».

То есть избранные.

Андрей Сазонов в ту пору уже принадлежал к их числу, находясь, правда, на самой низшей ступени номенклатурной лестницы, но и этого было достаточно.

В 1988 году ему исполнилось двадцать пять лет, и в этот момент жизнь его совершенно неожиданно и кардинально изменилась, совершив головокружительный поворот, из числа тех, которые могут виртуозно исполнить только прославленные мастера «Формулы-1». И те — не всякий раз.

До той поры сын скромных советских инженеров, пошедший по стопам родителей, выпускник не слишком престижного Московского института связи, жил так же, как тысячи сверстников, принадлежащих к многочисленной когорте научно-технической интеллигенции.

Окончив институт, он без особого энтузиазма переместился из учебной аудитории в научную лабораторию заштатного столичного НИИ и примостился там, выполняя работу, смысл которой был малопонятен, но исполнение нисколько не обременяло, что было само по себе неплохо. Амбициозные намерения сделать научную карьеру, став кандидатом, а