Стремление убивать - Марина Андреевна Юденич

Через пару часов после того, как добрался до офиса, вяло перебрал утреннюю почту и принял людей, дожидавшихся в приемной, он позвонил жене. Ничего из ряда вон выходящего в том,»гто ночь была проведена вне дома, не было. Алёна, давно привыкнув к тому, что муж ведет свободный образ жизни, научилась извлекать из этого даже некоторую пользу. Последние десять лет она жила исключительно в свое удовольствие, посвящая огромное количество времени собственной внешности и исполнению приятных светских обязанностей супруги отечественного олигарха.

Короткая будничная беседа с женой подействовала на Вадима удивительно благотворно.

Равновесие возвратилось к нему так же внезапно, как и покинуло.

На деловой обед с крупным правительственным чиновником Вадим отправился в совершенно ином расположении духа, несколько даже приподнятом.

«А что, собственно говоря, произошло?» — задал он вопрос, обращаясь к себе, утреннему, с изрядной долей иронии и недоумения.

И не нашел ответа.

Женщины никогда не играли в жизни Валима Панкратова сколь-нибудь значительной роли, хотя и увлекаться, и влюбляться даже ему случалось не раз. Он давно уже потерял счет случайным подругам и постоянным любовницам, с которыми его связывали годы нежного общения, ибо начало романтическому списку было положено в ранней юности.

Позже, когда он уверенно карабкался по отвесным склонам финансового Олимпа, неуклонно приближаясь к вершине, записные красавицы стали такой же обязательной составляющей экипировки, как лимузин, часы, костюм, галстук и еще масса всевозможных вещей и вещиц, марки и сорта которых были однажды негласно, но строго определены и приняты в его кругу.

Он легко сходился с эстрадными примадоннами, капризными и глупыми, как мартышки. На модных курортах его видели с именитыми фотомоделями, ледяными, устремленными ввысь, как неприступные горные вершины. Молоденьких актрис, отравленных параноидальной заумью андеграунда и первыми понюшками кокаина, он щедро кормил обедами в лучших ресторанах. Одновременно Вадим мог неожиданно увлечься неприметной гувернанткой дочери или вдруг приволокнуться за журналисткой, пришедшей брать интервью, умной, злой и далеко не юной.

Бесконечная череда женщин тянулась параллельно с его жизнью, никогда не переплетаясь с ней сложными путами и не оставляя памятных узелков. Порой ласково и трепетно, порой небрежно, второпях он перебирал их, в точности так же, как ловкие пальцы торговца на персидском базаре перебирают бусинки янтарных четок.

И стоило вдруг терять равновесие из-за того, что к прочим добавилась теперь еще одна, новая, не очень пока привычная на ощупь и потому, наверное, вызвавшая некоторое замешательство?

Подъезжая к ресторану, в котором была назначена встреча, Вадим был уже совершенно уверен: нет, не стоило.

НОВЫЙ ХОЗЯИН СТАРОГО ДОМА

«Злая женщина», как он окрестил про себя незнакомку, между тем продолжала:

— Криминал чистейшей воды, вот что там такое. Кто-нибудь из вас внука видел? Нет? Кому что о нем известно? То-то.

— Ну что «то-то», что «то-то»? — Первый сосед тоже не жаловал собеседницу. Холодной издевкой, с которой он передразнил ее, точно копируя самоуверенные интонации, можно было окатить целую дюжину сварливых жен. — Не видели, не знаем, но что из этого следует? Парень в молодости уехал «за туманом» — то ли БАМ строить, то ли Уренгой. Что еще тогда строили?

Дурак — это бесспорно, тогдашние возможности семьи открывали перед ним любые двери.

Но почему обязательно — криминал?

— А с чего ты взял про БАМ и Уренгой?

— Все говорили, я уж не помню… Вроде бы Софья Аркадьевна маме рассказывала… Или их домработница — нашей Милке.

— Очень точно замечено, одна баба — другой сказала. ОБС называется…

— Послушай, ты!.. Моя мать не баба, и если ты еще раз посмеешь сравнить ее с домработницей…

«Точно супруги, — уверенно констатировал он, — но, видимо, все же бывшие».

Разговор понемногу стал занимать внимание.

Перепалка «первого соседа» со «злой женщиной», уводя нить беседы в сторону, начинала раздражать. В принципе он мог легко, всего несколькими фразами примирить их, по крайней мере до конца посиделок, но решил не спешить с этим.

«Возможно, именно в их перепалке прозвучит главное», — подумал он и остался молчаливым слушателем.

— Ну, пожалуйста, только не ссорьтесь, Бога ради, — подала голос вторая женщина.

Он мысленно окрестил ее «смиренная» — голос был тихим, каким-то шелестящим. Так говорят монахини, сотрудницы библиотек и музеев, из тех, потомственных, как правило, нищих и некрасивых интеллигенток, которые работают исключительно по призванию.

— Тебя ведь тогда не было здесь, Лида, когда Роберт уезжал. А я помню, у нас дома тоже говорили, что он отказался поступать в институт и поехал на какую-то комсомольскую стройку, назло отцу. Ты же знаешь, Виктор Всеволодович был тяжелым человеком, и чего только тетя Лена не пережила из-за него.

Поэтому все получается очень логично. Мальчик взбунтовался. Изменить ничего он не мог. Тетя Лена любила мужа безумно и все ему прощала, Софья Аркадьевна была уже слишком стара, чтобы вмешаться. Вот Роберт и сбежал. На БАМ, по-моему.

— Прекрасно. Ваш Роберт, нежно любящий мать, не может смотреть, как над ней измывается подонок-отец, и бежит из дому. И не куда-нибудь, а на ударную комсомольскую стройку! Красивая история, очень в твоем стиле. Но скажи на милость, что же твой романтический мальчик Роберт не примчался сломя голову обратно, когда папашка бросил жену окончательно, та свихнулась и попыталась его убить, а потом наложила на себя руки? И несчастная старуха осталась одна в пустом доме, где повесилась родная дочь, в лесу, между прочим. Земли-то у них — если вы о таких вещах помните! — четыре гектара, так что вокруг — ни души. Каково ей там было ночами? Или мальчик Роберт об этом не знал? Но как же такое возможно? Мы же не в восемнадцатом веке живем, гонцы в степи не замерзают. В те застойные времена телеграммы доходили хоть на БАМ. Я бы даже сказала, на БАМ — тем более.

— Зачем ты задаешь вопросы, на которые никто не знает ответа, Лида? Не знаю. И никто не знает. Может, с ним тоже что-то случилось тогда? Может, узнав обо всем, он повредился рассудком, оказался в лечебнице? Может, ты права отчасти и он там натворил что-то и действительно сидел в тюрьме? Но что это меняет? Он единственный законный наследник всего: и дома, и земли. А больше, собственно, у них ничего не осталось. Картины, фарфор, библиотеку, драгоценности — все, что было в семье, Виктор Всеволодович отобрал.

— Господи, Вера, ты меня убиваешь своей «толстовщиной». «Виктор Всеволодович»! «Отобрал»! Мерзавца ты называешь по имени-отчеству, ей-богу,