Красная Москва - Валерий Георгиевич Шарапов

Никитин устроился на стуле, почувствовав, что предстоит неприятный разговор.

— Аркадий, — начал полковник, откладывая документы, — объясни мне, пожалуйста, что происходит с твоим расследованием?

— Работаю по всем направлениям, товарищ полковник. Проверяю версии…

— Версии! — прервал его Пинчук. — Месяц версий! А результат какой? Шесть убийств и одно неудачное покушение. Банда как действовала, так и действует. О главаре даже намека нет!

— Товарищ полковник, дело сложное…

— А вот еще вчера новое преступление! Нападение на водителя продуктового грузовика! Тот же почерк, те же методы!

Пинчук встал из-за стола и начал ходить по кабинету.

— Ты понимаешь, что на меня давят сверху? Что от райкома партии звонят каждый день? Что министр начинает задавать вопросы?

— Понимаю, товарищ полковник.

— Не понимаешь! Если бы понимал, работал бы эффективнее!

Полковник остановился перед Никитиным.

— Расскажи, как ты отработал по Кочкину и Орлову? Что выяснил о возможном предательстве?

Никитин замялся.

— Пока… пока ничего конкретного.

— Как это — ничего?! — взорвался Пинчук. — Ты же подозревал их в утечке информации! Что сделал для проверки?

— Провел с ними беседу в ресторане…

— Беседу в ресторане?! — Полковник стукнул кулаком по столу. — Это называется оперативная работа?

— Товарищ полковник, я пытался их разговорить…

— Пытался! А проверять биографии? Финансы? Связи? Этим занимался?

— Не успел еще…

— Не успел! Месяца не хватило!

Пинчук вернулся за стол и тяжело сел в кресло.

— Майор, я тебе прямо скажу. Твоя работа меня категорически не устраивает. Нет системы, нет результатов, нет даже толкового плана действий.

— Товарищ полковник…

— Молчать! Я еще не закончил!

Полковник наклонился вперед, глядя Никитину прямо в глаза.

— Даю последний шанс. Если в ближайшие три дня не будет серьезных подвижек по делу, ты освобождаешь должность и увольняешься из органов к чертовой матери! Совсем. Навсегда.

— Но товарищ полковник…

— Никаких но! Три дня, Никитин. Семьдесят два часа. И чтобы на моем столе лежали либо арестованные преступники, либо твое заявление об увольнении.

— Понял.

— И еще. Немедленно займись проверкой Кочкина и Орлова. Если там есть предатель — найди его. Это прямой приказ.

— Есть!

— Свободен.

Никитин поднялся с места, взял трость и направился к двери.

— И, Никитин, — окликнул его полковник, — не подведи. Я на тебя все-таки рассчитываю.

Выйдя из кабинета, Никитин почувствовал, как ноги подкашиваются. Он добрался до своего кабинета и рухнул в кресло.

Три дня. Семьдесят два часа до увольнения из органов. До полного краха карьеры и жизни. Что он мог сделать за такое короткое время?

Никитин достал папиросы, но руки дрожали так сильно, что он не мог прикурить. Бросил пачку на стол и откинулся в кресле.

Все рушилось. Расследование зашло в тупик, начальство потеряло терпение, а он оказался на грани увольнения. В тридцать семь лет остаться без работы, без цели в жизни, без всего, ради чего стоило жить.

А банда продолжала действовать. Убивала, грабила, издевалась над правосудием. И он, опытный следователь, фронтовик, не мог их остановить.

Никитин просидел в кресле до вечера, погруженный в черные мысли. Не отвечал на телефонные звонки, не принимал посетителей. Просто сидел и думал о своей несостоятельности.

Домой он шел пешком, несмотря на больную ногу. Хотел почувствовать боль, заглушить ею душевные муки. Купил бутылку водки и напился дома, в одиночестве.

Утром Никитин проснулся с тяжелой головой, но с совершенно другим настроением. Депрессия сменилась яростью — холодной, беспощадной злостью на весь мир.

На банду, которая издевалась над ним. На начальство, которое не понимало сложности дела. На Кочкина и Орлова, один из которых мог быть предателем.

Больше всего — на самого себя за слабость и нерешительность.

— Хватит, — сказал он вслух, глядя на себя в зеркало. — Хватит играть в благородство.

Он оделся, взял пистолет и направился в отделение. Пора перестать церемониться. Пора вытряхнуть из Орлова и Кочкина правду — любой ценой.

Если кто-то из них предатель, он это выяснит. Даже если придется применить методы, которые не укладывались в рамки закона.

У него оставалось два дня. И он использует их максимально эффективно.

Война научила его быть жестоким, когда это необходимо. Пора было вспомнить эти уроки.

Глава 22

Крах

Орлов сидел за своим столом в общем кабинете следователей, разбирая бумаги. Рука еще была на перевязи, но он уже вышел на работу. Увидев Никитина, младший лейтенант улыбнулся.

— Аркадий Петрович! Как дела? Что нового по нашему делу?

— Пойдем в мой кабинет, — сухо сказал Никитин. — Сейчас расскажу.

— Конечно.

Орлов последовал за ним. Никитин закрыл дверь на ключ и повернулся к помощнику.

— Садись.

— А что случилось? Вы какой-то…

— Сказал — садись!

Орлов испуганно сел на стул. Никитин встал перед ним, сжав кулаки.

— Виктор, я дам тебе последний шанс. Расскажи правду о своих связях с бандой.

— С какой бандой? Аркадий Петрович, о чем вы?

— Не притворяйся! — рявкнул Никитин. — Ты передаешь им информацию! Ты предал засаду!

— Я ничего не понимаю…

— Не понимаешь?!

Никитин замахнулся и ударил Орлова по лицу. Парень свалился со стула, прижимая ладонь к разбитой губе.

— Аркадий Петрович, что с вами?!

— Колись, сволочь! — Никитин схватил его за рубашку и поднял. — Давно работаешь на них? С самого начала?

— Я не работаю! Клянусь!

Никитин ударил еще раз, потом обхватил горло Орлова руками.

— Говори правду!!! Из-за тебя люди гибнут!

— Не могу… дышать… — хрипел Орлов.

Никитин сжимал горло все сильнее, войдя в раж. Лицо Орлова синело, глаза наливались кровью.

— Признавайся!

Внезапно он отпустил парня и выхватил пистолет.

— Последний раз спрашиваю! Работаешь на банду?

— Нет! — прохрипел Орлов, потирая горло. — Аркадий Петрович, мы же друзья! Как вы можете так думать?

— Друзья? — Никитин взвел курок. — Ты предал наших людей!

— Не предавал! Клянусь матерью! Я верен службе! Верен вам!

— А кто такой «дядя Юра»?! — закричал Никитин. — О чем ты его предупреждал?? Почему он сбежал?

— Это мой дядя… настоящий… брат мамы… фронтовик… — бормотал Орлов, потирая горло. — Он инвалид… Если бы к нему пришли с проверкой люди из МУРа, он бы не выдержал… у него слабое сердце. Я сказал ему уехать в деревню на месяц…

Орлов плакал, кровь текла из разбитого носа. Но в глазах была искренность, которую трудно было подделать.

Никитин смотрел на него, тяжело дыша. Постепенно ярость начала остывать.

— Убирайся, — сказал он хрипло. — И ни слова никому.

Орлов кое-как поднялся и выбежал из кабинета.

Никитин сел в кресло, положив пистолет на стол. Руки дрожали. Неужели он ошибся? Неужели Орлов чист?

Но тогда предатель — Кочкин.

Он схватил пальто и выбежал из отделения.