Стремление убивать - Марина Андреевна Юденич

Имя и состояние мужа, положение, которое занимала его семья в свете, делали меня желанной гостьей в самых взыскательных и строгих гостиных. Приняв очередное приглашение, я оказалась в компании людей, которые совсем не знали меня прежде и, надо сказать, мало интересовались моим прошлым. Мы ужинали на открытой террасе модного ресторана, и речь вдруг зашла о России и той трагедии, которая ее постигла с приходом большевиков. Я не принимала участия в обшей дискуссии, полагая, что слишком мало для этого разбираюсь в вопросах политики, и никому из всей компании даже в голову не пришло, что я — русская. Внешность моя, как вы заметили, к этому не располагала, а говорить по-французски я начала прежде, чем выучила родной язык: таковы были каноны воспитания дворянских детей.

Словом, мое присутствие никого не стесняло, и один человек вдруг высказался о русских очень гадко. Все немедленно заспорили: кто-то горячо опровергал этого господина, кто-то, напротив, с ним соглашался, приводя для примера какие-то грязные, дикие истории.

Я же в первые минуты страшно растерялась и все не могла найти момента, чтобы вступить в разговор и сообщить всем, что я — русская.

В итоге — время было упущено.

Спор зашел уже слишком далеко, и заявление прозвучало бы теперь вызывающе. Душа моя разрывалась от стыда, к тому же я остро переживала оскорбительные суждения, высказанные о русских людях, но молчала. И Господь немедленно покарал меня за это невольное предательство.

Впрочем, быть может, как раз напротив, он давал мне последний шанс поступить достойно, но у меня недостало сил им воспользоваться. Один из спорщиков неожиданно обратился ко мне:

— А вы, madame, что думаете по этому поводу?

Сердце мое оборвалось, и такой страх вдруг сковал душу, что я едва пробормотала в ответ:

— Ничего. Я мало в этом разбираюсь.

— И правильно делаете, — неожиданно легко согласился мой собеседник, — красивым женщинам незачем забивать свои очаровательные головки такой чепухой.

Спор вдруг стих так же неожиданно, как начался.

Но в тот же миг на террасе появился высокий старик, всклокоченный, небритый, одетый в совершенно поношенный сюртук, и похоже, что пьяный. Непонятно было, как он сумел проникнуть на террасу дорогого ресторана, у дверей которого дежурил суровый швейцар, но он был здесь и явно намеревался просить милостыню.

Ужас происходящего состоял, однако, в том, что несчастный старик этот был русским и я, правда, не без труда, узнала в нем одного из бывших подчиненных отца, полковника, не раз бывавшего у нас в доме. Он тоже узнал меня и немедленно устремился к нашему столу, ступая неуверенно и на ходу пошатываясь.

— Зиночка, — обратился он ко мне по-русски и сразу же прослезился, — деточка ненаглядная, красавица… Подай, Христа ради, старому воину, верному боевому товарищу твоего батюшки…

Тут Зинаида Николаевна замолчала, заметно волнуясь и даже слегка побледнев.

— И что было потом? — робко поинтересовалась Юлька, которую эта история сильно растревожила.

— Ничего. Я встала из-за стола, вслепую нашарила в сумочке какую-то купюру, подала старику и пошла прочь. В тот же день я уехала из Ниццы. Но еще очень долго потом страшно боялась встретить ненароком кого-нибудь из тех людей, что стали свидетелями моего позора.

В ту ночь Юлька не сомкнула глаз, а когда Моргулис спустя пару дней возвратился из деловой поездки, он был неприятно поражен странной апатией, в которой пребывала теперь его веселая, смешливая и ласковая прежде невеста.

Впрочем, Юлька и не пыталась скрыть от него причину угнетенного состояния, но объяснения ее были путаны, и Михаил, привыкший оперировать предельно четкими формулировками, долго не мог взять в толк, что означает фраза «Прошлое меня никогда не отпустит», которую она без устали повторяла.

В конце концов он даже разозлился и уже рявкнул было безапелляционное:

— Ерунда! — как вдруг остановился, запнувшись о какую-то мысль, внезапно посетившую сознание. — А вообше-то… знаешь, в этом есть некий резон. Нам твое прошлое на самом деле ни к чему.

Занятая своими переживаниями, Юлька не обратила внимания на это внушительное «нам», которое он органично вплел в разговор о ее прошлом.

А спустя некоторое время Моргулис появился на пороге ее комнаты с загадочной коробкой я руках.

— Смотри! — Он бережно раскрыл коробку, и Юлькиному взору предстало восхитительное зрелище.

По тонкому шелку, которым коробка была покрыта изнутри, истончившемуся от времени, отчего в некоторых местах волокна ткани распались, образуя узкие, едва заметные прорехи, рассыпались сотни алмазов.

Крупные, размером с металлический рубль, средние и небольшие, величиной со спичечную головку, они сплетались в затейливый тонкий узор, образуя царственный обруч диадемы, сияющий водопад колье и изысканные гроздья серег.

На белом шелке подкладки едва различимы были потускневший от времени оттиск двуглавого орла и мелкие буквы, составляющие его окружье.

«…Морозовъ», — с трудом разобрала Юлька и уже без тени небрежности поинтересовалась:

— Что это?

— Гарнитур от Морозова, знаменитого русского ювелира, одного из поставщиков царского двора. Изготовлен был по заказу князя Кочубея в качестве свадебного подарка для его невесты, графини Богарне. И как ты думаешь, откуда он у нас взялся?

— Ты его купил.

— Ответ не засчитывается. Разрешаю вторую попытку. Только пошевели мозгами, я же сказал: это твое прошлое.

— Я не понимаю…

— Ну и дура, любовь моя. Объясняю популярно: этот гарнитур достался тебе в наследство от прабабушки, княгини Кочубей, которая, впрочем, наплевав на тогдашние условности, с князем развелась и стала баронессой Гревениц. Но и на том не успокоилась: еще раз сходила замуж, а потом сгинула в подвалах ВЧК. Такая вот семейная трагедия…

— Откуда ты все это взял?

— Купил, — повторил Моргулис и, чрезвычайно довольный произведенным эффектом, рассмеялся. — Не беспокойся, — уже серьезно добавил он, ласково поглаживая короткими толстыми пальцами сияющую алмазную россыпь, — история получилась чистая, не подкопаешься, я сам все проверил. В биографии у этой самой Дарьи, или Долли, как ее величали, темных пятен гораздо больше, чем достоверно известных фактов. А происхождение самое выдающееся: бабка — великая княгиня Мария Николаевна, старшая дочь императора Николая Первого, дед — герцог Лейхтенбергский, сын Евгения Богарне, внука Жозефины, супруги самого Наполеона, и так далее, и тому подобное… После всех разводов она, кстати, пожелала вернуть себе девичье имя и в памяти современников осталась графиней Богарне. Впрочем, в расстрельных списках ЧК значится другое имя. Жизнь этой дамы была более чем бурной, а смерть она нашла, как я уже сказал, в подвалах ВЧК, где и остались кое-какие документы, письма, дневники, фотографии. Но что самое главное: доподлинно известны лишь те ее дети, которых она произвела на свет в первом браке,