Искатель, 2004 №9 - Владимир Жуков

— Грубая баба! — с искренней ненавистью произнес карлик. — При Дарвулии было лучше.

— Чем лучше?

— Веселее.

— Так расскажите суду о забавах графини. Об иглах, например.

— Госпожа втыкала их девушкам под ногти, спрашивая: «Неужели тебе больно, потасканная блудница? Так возьми и вытащи». Если девушка и впрямь пыталась вытащить иглы, графиня отрезала ей пальцы.

— Чем отрезала?

— Ножницами.

— Значит, при Эжси Майоровой прежней веселости не стало?

— Эжси посоветовала госпоже не ограничиваться простолюдинками, потому что кровь девиц благородного происхождения наверняка лучше подходит для омолаживающих ванн, нежели кровь крестьянок. Может, и так, то мне неведомо. Но графиня настрого запретила мне прикасаться к этим девушка. Она это делала сама — колола булавками, как горничную Дорицу, рвала ногти. Но и этим развлекалась все реже, она просто забирала их кровь. Скучно стало в замке.

— Что произошло зимой 1609 года? — поторопил наводящим вопросом судья.

— Госпожа пригласила в Шетче двадцать пять дворянских дочерей для обучения их светским манерам. Восемь их них оказались в подвале замка. Но их хватило ненадолго…

Председательствующий остановил карлика властным мановением руки:

— Хочу доложить собранию, что, объясняя смерть девушек в письмах их родителям, Эржбета Батори поведала совершенно невероятную историю о том, как одна из приехавших внезапно сошла с ума и убила семерых своих подружек, после чего покончила с собой. Несмотря на всю нелепость этого объяснения, графине поверили. Никто не посмел усомниться в правдивости ее слов! Свидетель, теперь расскажите о том, что вы делали, когда девушек помещали в «железную девственницу». И не вздумайте запираться!

Крючковатый нос карлика почти прижался к подбородку. Янош Ужвари сжался, став совсем крошечным.

— Я запрыгивал на клетку и качался на ней. Это все, что мне разрешалось.

— Достаточно! И последнее: сколько убийств совершилось в вашем присутствии?

— Сорок два.

В тот день суд не смог заслушать всех свидетелей. Следующее заседание решено было провести 7 января. Судьям надо было перевести дух.

Стражники препроводили свидетелей-подсудимых в тюремные казематы, оберегая от разъяренной толпы. Корда шел впереди с саблей в руке и думал, что, если бы тут была сама Эржбета Батори, он бы не стал препятствовать людям в их желании растерзать извергов. Но представитель древнего рода Батори не может быть приравнен к простым смертным! Его можно судить, но он имеет право не представать лично перед судом. Графиня оставалась в замке Шетче, там дожидаясь решения своей участи.

Приговор

7 января 1611 года судьи заслушали показания 15 свидетелей, после чего настал черед дневника графини. Чтение выдержек из него, по мысли пфальцграфа Турцо, определявшего ход судебного разбирательства, должно было заменить личные показания Эржбеты Батори.

Специально отряженный для столь важного дела писарь зычным голосом огласил несколько мест из дневника, после чего сообщил:

— Согласно записям графини, на ее совести по меньшей мере 650 убийств.

Писарь поклонился и сел на свое место.

Через час был оглашен судейский вердикт.

Нянька Гелена Йо и Дорота Шентес, более известная как Дорка, приговаривались к сожжению на костре как колдуньи.

Янош Ужвари по прозвищу Фичко тоже приговаривался к костру, однако перед сожжением он будет обезглавлен. Эта милость даруется шуту потому, что он и без того был отмечен Господом, выпустившим его в христианский мир мерзким уродом.

Ката Бенечко, доказательств участия которой в истязаниях найдено не было, приговаривалась к пожизненному заключению в монастырской тюрьме.

Эжси Майорову, в виду ее недавней смерти, отправить в очистительное пламя судьи не могли, поэтому им пришлось ограничиться проклятием ее имени.

Далее был оглашен приговор графине Эржбете Батори. Ежи Корда, стоявший навытяжку рядом со столом, за которым восседали судьи, нашел его справедливым.

Приговор этот был повторен пфальцграфом Турцо два дня спустя, когда он со стражниками прибыл в замок Шетче. Правда, произнося его, правитель Восточной Венгрии отошел от юридических формулировок, разбавив их эмоциями, но от сути не отступил.

— Эржбета, ты — чудовище, — говорил он, роняя слова как камни. — Ты не достойна дышать воздухом, каким дышат все люди, и видеть свет Божий. Однако любая казнь — слишком легкое наказание для тебя, поэтому ты останешься жить, но исчезнешь из этого мира и никогда не возвратишься. Тьма навечно поглотит тебя, и тогда, возможно, ты раскаешься в том, что совершила. Владелица Шетче, ты будешь замурована в своем замке.

Дивной красоты женщина, стоявшая перед ним, молча выслушала приговор. Никто и никогда не дал бы ей пятидесяти лет! Затем красавица с сердцем зверя подняла руку с изящными пальцами, руку, будто изваянную гениальным скульптором, и взмахнула ею, последний раз в своей жизни отдавая приказ:

— Приступайте! Мне не о чем жалеть и не в чем раскаиваться.

Ее отвели в высокую башню, в одной из комнат которой каменщики заложили окна, оставив узкую щель для воздуха. В полу камеры, с наклонным выходом через стену наружу, была пробита дыра для испражнений, а в тяжелой двери прорублено отверстие, в которое тюремщики будут передавать кружку с водой и миску похлебки.

Эржбету Батори завели в комнату, и дверь за ней закрылась. Навсегда.

Во дворе замка Ежи Корда подошел к пфальцграфу Турцо и, низко поклонившись, испросил дозволения остаться здесь в числе стражников, охраняющих графиню. Граф удивился, но Корда был настойчив, ссылаясь на старые раны, и разрешение было получено.

Без покаяния

Ласло осмотрел три других эшафота. И с тем же результатом: хоть сейчас веди, укладывай и руби в свое удовольствие.

Ежи Корда, казалось, не обращал на молодого стражника внимания. После рассказа о преступлениях Волчицы он помрачнел и замкнулся.

— Что теперь? — спросил Ласло, подходя к нему.

— В башню пойдем.

— Кормить? А что, дядя Ежи, с той поры графиню так никто и не видел?

— Как ее увидишь? — буркнул Корда. — Там же темно, как в могиле. Только руки… Когда кружку и миску принимает. Когти у нее страшные отрасли, в кольца завиваются.

Стражники взяли на кухне замка глиняную кружку и миску с каким-то дурно пахнущим варевом и стали подниматься по винтовой лестнице, ведущей к вершине башни. Одолев половину пути, Корда остановился. Он дышал трудно, в груди его хрипело и булькало.

— Раньше-то, три года назад, я одним махом туда взлетал, — с натужной усмешкой сказал он. — А сейчас вот расклеился. Может, чахотка… — Он сплюнул на ступеньку. Сгусток был красным от крови.

— Может, я один? — предложил Ласло. — Дело нехитрое.

— Нет, — покачал головой старый вояка. — Я должен!

Передохнув, они продолжили подъем и минуту спустя оказались у двери с прикрытым