Искатель, 2004 №6 - Андрей Левицкий

чешский свой пиджак я не надевал с весны, хожу в этом, французском, рубашка в тот вечер была в стирке, туфли итальянские с весны валяются в обувном ящике, а кепка… Да, кепку я все время носил, но не был я у Эдуарда Викторовича ни в тот вечер, ни в какой другой! Я даже не знаю, где он живет, понимаете?

— Да? — удивилась Лидия Марковна. — Как же не знаете, если сами сюда пришли?

Мерсов только рукой махнул. Как он мог объяснить, что к дому Ресовцева его привела интуиция или, возможно, ощущение, заставляющее птиц лететь туда, где ждет их теплое зимовье?.. Мерсов читал, что птицы чувствуют напряжения магнитных полей и летят вдоль силовых линий так же, как опытный водитель ведет машину по едва заметной колее. Может, сегодня и он, как птица, почувствовал напряжение поля, связавшего его невидимыми силовыми линиями с этим человеком, Ресовцевым, и со всем, что его окружало при жизни, со всем, что ему принадлежало, и что, оставшись бесхозным после его смерти, теперь по наследству перешло к Мерсову?

Роман, например.

— Кто его обнаружил? — хриплым, будто севшим голосом задал Мерсов неожиданный для себя вопрос.

— Его? — переспросила Лидия Марковна, хотя прекрасно поняла, о ком шла речь. — Ах, вы о… Я. Это было ужасно, но Эдуарда Викторовича именно я… Мне соль была нужна, кончилась вдруг, я поднялась на этаж, позвонила, никто не открывал, но я точно знала, что Эдуард Викторович дома, он спускался утром за газетами, а потом больше не выходил…

— Вы вошли в квартиру? Дверь была открыта?

— Я о том и говорю! — воскликнула Лидия Марковна. — Как я могла войти? Конечно, было заперто. И на звонки Эдуард Викторович не отвечал. Я сразу позвонила Жанночке, сказала: что-то с Эдиком, приходи! А она: «Что вы, Лида, он работает, не хочет, чтобы мешали». Работает! Он тогда уже час мертвый был, представляете? Жанна приехала через полчаса, вошла и как закричит! Вызвала «скорую», а врачи милицию позвали. Ко мне потом следователь зашел, позже к вечеру, я ему все сообщила, кроме…

Она многозначительно посмотрела на Мерсова, давая понять, что главное осталось между ними.

— Я только Жанночке сказала, — продолжала Лидия Марковна. — Знаете почему? Не понравился мне следователь. Ничего он в Эдике не понимал и понять не мог. И неинтересно ему было. Просто выполнял работу — надо спросить, он и спрашивал. Чем я Эдику помогла бы, если бы рассказала? Ничем, только лишнее волнение. А Жанночка — другое дело.

«Сумасшедший дом, — подумал Мерсов. — Лишнее волнение для покойника — если милиция будет расследовать его смерть. У Лидии Марковны не все дома, а может, я просто не понимаю ее женской логики?»

Похоже, Лидия Марковна не чувствовала к Мерсову неприязни, и Ресовцева она уважала, может, любила даже, и, значит, ей можно довериться, надо же перед кем-нибудь выговориться, невозможно носить это в себе, а Жанна Романовна — это другое, она враг его, обвинитель…

И Мерсов заговорил — быстро, захлебываясь словами, не заканчивая предложений, ему важно было донести мысль, ощущение свое, чувствование, он, должно быть, и руками размахивал, потому что, когда слов у него больше не осталось, Мерсов обнаружил, что стоявшая на столе фарфоровая статуэтка, изображавшая молодого Пушкина (классическое произведение советского ширпотребного реализма), лежит на ковре, разбитая на три неравные части. Лидия Марковна смотрела на гостя широко раскрытыми глазами, губы были плотно сжаты, будто ей очень хотелось что-то сказать и она из последних сил сдерживалась, чтобы не прервать монолог Мерсова.

— Извините, — он опустился на колени, подобрал останки великого русского поэта, обнаружил еще несколько мелких осколков и принялся выковыривать их из ворсистого ковра, но Лидия Марковна обрела наконец голос и способность выражать свои чувства и ощущения.

— Да оставьте вы эту гадость в конце концов! — воскликнула она, и Мерсов уронил собранные осколки. — Я потом все соберу, — спокойным голосом сказала Лидия Марковна. — Вы хоть сами понимаете, что все это означает? То, что вы были здесь, и то, что вас здесь не было, и то, что Эдик написал этот роман, а автором оказались вы… — Лидия Марковна прислушалась к щелкающим звукам, доносившимся со стороны двери. — Жанночка пришла, — сказала она. — Я ей скажу, что вы здесь, она будет рада.

Лидия Марковна поднялась с дивана, издавшего скрип облегчения, и засеменила в прихожую, Мерсов услышал приглушенные голоса, и ему захотелось исчезнуть, оказаться в своей комнате перед компьютером, прийти в себя и попытаться понять хоть что-нибудь; здесь — он знал точно — понимания не дождаться, все только еще больше запутается с их женской логикой и способностью выворачивать события наизнанку.

Следом за Лидией Марковной в комнату вошла эта женщина, кивнула Мерсову, будто рассталась с ним минуту назад. Скинув куртку с плеч на диванный валик, она сказала:

— Лида, вы даже не напоили гостя чаем, это на вас не похоже.

— Мы разговаривали! — объявила Лидия Марковна.

— Тогда я…

— Еще чего! Садись и разбирайся. Я сейчас.

Хозяйка скрылась за дверью, которая, видимо, вела в кухню, а Жанна Романовна опустилась на диван и произнесла тихо, Мерсову пришлось напрячь слух, чтобы расслышать хотя бы слово:

— Господи, я хочу умереть, помоги мне, Господи, воля твоя…

* * *

— Извини, Жанночка, — сказала Лидия Марковна, насыпав себе в чашку четыре ложки сахара и взяв огромный кусок магазинного пражского торта, от одного вида которого Мерсову стало дурно: крема в этом изделии было больше, чем теста, а теста больше, чем смысла. — Извини, надо бы нам помянуть Эдика, но у меня нет спиртного…

— О чем вы говорите, Лида, — Жанна Романовна на глазах у Мерсова совершила подвиг, откусив от торта кусочек.

— Владимир… э-э… Эрнстович, — продолжала Лидия Марковна проникновенным тоном, — вы знаете, Эдик был человеком не от мира сего. О нем нельзя сказать слов, которые подошли бы для кого-нибудь другого. Таких людей…

— Не надо, Лида, — сказала Жанна Романовна, поморщившись.

Лидия Марковна осуждающе покачала головой, она была с Жанной Романовной не согласна, Мерсов только не мог понять — в чем именно.

— Что я всегда ненавидел в плохих романах, — сказал он, — так это хождение вокруг да около. Один из персонажей знает тайну и никак не может найти или время, или силы, или желание рассказать все главному герою или хотя бы автору. Намеки, иносказания, а главный герой мучается, и в последней главе ему все равно рассказывают то, что могли сказать в первой. В романе это понятно, хотя мне и не нравится, когда читателя триста страниц водят за