Искатель, 2004 №6 - Андрей Левицкий

нос. Но в жизни… Я не понимаю, что происходит, а Жанна Романовна понимает, и вы, кажется, тоже. Так почему бы вам… И покончить с этим… Это же так просто — сказать… С начала до конца… Неужели нужно издеваться над… Я ведь ничего не… как вы этого не видите…

Мерсов с ужасом, слыша себя будто со стороны, понимал, насколько бессвязной становилась его речь, и надеялся, что обе женщины все-таки пожалеют его и скажут, и все это кончится, кончится, кончится наконец…

— Хватит, — сухо сказала Жанна Романовна, будто выстрелила из пистолета. И Мерсов замолчал.

— Я знаю ровно столько же, сколько и вы, — продолжала эта женщина. Лидия Марковна встрепенулась, и Жанна Романовна немедленно поправилась: — Чуть больше, конечно. Пожалуй, вам нужно прочитать статью «О пространственно-временных проявлениях внематериальных состояний». Эту статью Эдик не любил, но на нее, во всяком случае, было меньше всего отрицательных отзывов. Ее вроде бы даже собирались публиковать в «Трудах ИФВЭ» — это Институт физики высоких энергий, если вы не знаете… В Протвино, Эдик там вел совместную работу, не по своей теме, естественно, но к статье там отнеслись… Вы слушаете меня?

— Д-да, — выдавил Мерсов.

— Вы подниметесь со мной или предпочтете подождать здесь, пока я принесу…

— Возьми с собой этого молодого человека, — сказала Лидия Марковна. — Я с вами и так уйму времени потеряла — Владимир Эрнстович меня перехватил, когда я в магазин шла, пришлось вернуться…

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Жанна Романовна долго ковырялась в замке сначала одним ключом, потом другим, распахнула перед Мерсовым дверь и, войдя первой, зажгла свет в прихожей.

Мерсов осторожно, будто в холодную воду на осеннем пляже, ступил в квартиру, где несколько дней назад жил человек, написавший лучший мерсовский роман и наложивший на себя руки, узнав, что роман вышел наконец в свет.

Мерсов думал, что ощутит трепет — он ведь искал эту квартиру несколько дней, и сюда его привела интуиция, которой он не мог и даже не пытался найти объяснения.

Он не почувствовал ничего. Довольно захламленная прихожая, лыжи почему-то стояли, прислоненные к вешалке, будто сейчас не начало осени, а середина зимы. Сразу видно, что женщина здесь появлялась не часто, а когда появлялась, руки у нее доходили не до всего.

Он прошел в гостиную, которая, похоже, была одновременно и кабинетом, и спальней: вдоль стен стояли книжные стеллажи, как и в кабинете Ресовцева на Шаболовке, и книги, похоже, на стеллажах стояли те же самые, если, конечно, память Мерсова не подводила; посреди комнаты мастодонтом распялил мощные ноги круглый обеденный стол — небольшой по размерам, но выглядевший огромным, — в промежутках между стеллажами стояли компьютер на аккуратном письменном столике и диван-кровать, покрытый не пледом и не обычным чехлом, а почему-то белой накрахмаленной простыней, будто в приемном покое сельской больницы.

На улицу выходили два узких окна, прикрытых шторами — такими же, как в комнате на Шаболовке: тяжелыми, темными и, похоже, давно не стиранными.

Понятно, почему эта женщина не хотела здесь жить.

Должно быть, он высказал мысль вслух, потому что Жанна Романовна удивленно на него посмотрела и сказала:

— С чего вы взяли?

Больше она ничего объяснять не стала, включила компьютер и принтер, прикрыла дверь в кухню, сняла с дивана простыню, аккуратно сложила и спрятала в не замеченный прежде Мерсовым стенной платяной шкаф: на дверцах шкафа висели книжные полки, такого Мерсов никогда не видел, но оценил — даже это пространство не было потеряно для книг.

— Садитесь на диван, — бросила Медовая.

Мерсов сел. Жанна Романовна вывела на экран текст, принтер, помигав зеленым глазом, выдавил из себя один за другим несколько листов, которые она передала Мерсову.

«Жизнь как искажение силовых линий», — прочитал Мерсов, это было не то название, о котором говорила Жанна Романовна, но она кивнула ему — читайте, мол, — и вышла в кухню. Дверь за ней бесшумно закрылась.

Комната обступила Мерсова со всех сторон, смотрела на него во все глаза, читала через его плечо и вообще была живым существом, будто душа хозяина равномерно распределилась и затаилась в вещах, книгах, шкафах и даже в самом воздухе, которым Мерсов дышал, впитывая эманации, оставшиеся от Ресовцева.

«Жизнь как искажение силовых линий», — повторил он мысленно. Странно, как все совпадает. Или наоборот — отрицает друг друга. «Смерть как продолжение жизни»… Я писал о смерти, а Ресовцев…

Он погрузился в чтение.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

«Тема моей кандидатской диссертации была «Физические свойства вакуума в условиях открытой нестационарной модели Вселенной на стадии постсингулярности». В этом названии нет ни одного лишнего слова, и ни одно слово сюда не может быть добавлено для того, чтобы прояснить непосвященному смысл моей работы.

Ты была непосвященной, но, когда спросила меня, чем я занимаюсь в своем институте, я скороговоркой назвал именно эту тему, и ты сказала: «Это очень, очень интересно!» Ты ничего не поняла, но тебе было очень, очень интересно, и для меня — для нас обоих — это оказалось самым главным.

Помнишь, в тот вечер, когда мы встретились у памятника Гоголю и гуляли по арбатским улочкам, я тебе рассказывал о том, что такое настоящие, а не усеченные материальным познанием, законы природы? Тебе все было понятно, иначе ты, естественно, оставила бы меня на первом повороте — ты никогда не делала того, что было тебе не интересно или неприятно, или, тем более, противно твоему существу.

Но почему тебе были интересны мои сугубо теоретические соображения об устройстве истинного мироздания? В тот вечер я не задавал себе этого вопроса. Я задал его после, когда мы уже были женаты. Задал я его не себе, а тебе (помнишь?), и ты спокойно ответила, что слушать меня так же приятно, как ловить щекой легкий утренний ветерок, неизвестно откуда прилетевший и неизвестно куда направлявшийся.

Тогда этот ответ показался мне очень достойным, потом я понял, что ты всего лишь ушла от разговора.

Мне кажется, что сегодня я понял, что происходило с тобой на самом деле.

И это понимание позволило мне правильно сформулировать закон сохранения полного импульса замкнутой бесконечномерной системы. Но добавило печали и даже горя, потому что из мною же сформулированного закона следовало, что твой выбор не был свободным. Нам суждено было быть вместе, но не мы выбирали. Выбирали нас.

Ты помнишь песенку из старого телевизионного фильма «Большая перемена»? Впрочем, почему я спрашиваю — конечно, помнишь, как-то я застал тебя сидевшей на диване и плакавшей оттого, что