Искатель, 2004 №11 - Сергей Юрьевич Борисов

прочитали мою рекламу, вы все поняли, хотя она и была написана в определенном смысле эзоповым языком, во избежание неприятностей с полицией, которой до всего есть дело. Более того, вы почувствовали, как признавались позднее, внезапную и необъяснимую приязнь ко мне, взаимную, кстати, мы с вами великолепно провели время первой встречи и условились встретиться еще и еще раз. Право же, капитан, после этого вы не можете сказать, что мы не были близки друг другу, что между нами не установились весьма теплые отношения. Я бы осмелился назвать их дружбой, если позволите, ведь именно из большой любви к вам, капитан, я и сделал все от меня зависящее.

— Что именно? — Кажется, я начал узнавать молодого человека. Вот только лицо… собственно, и вопрос-то я задал потому, что стал припоминать… Усы, бородка клинышком, аккуратный костюм-тройка, дорогая галстучная заколка.

— Моя фамилия Добролюбов, капитан. Неужели не вспоминаете?

Я вздрогнул.

— Да, но я не…

— Бросьте, капитан, вы всегда звали меня по фамилии, равно как и я вас. Да и потом, мой рассказ, вкупе с вашими собственными воспоминаниями уже этой жизни, должны натолкнуть вас на более подробную информацию обо мне. Ну же, капитан, припоминайте, постарайтесь, прошу вас.

Он и вправду очень хотел этого, я почувствовал, как заметно задрожал его голос, и медленно произнес два слова, ключевых слова наших встреч — той и нынешней:

— Общество самоубийц.

Молодой человек обрадованно вздохнул.

— Ну, наконец-то. Видите, как у нас с вами пошло. Просто замечательно. Теперь мое лицо вам уже не кажется сборной солянкой из множества других лиц.

— Теперь нет, — согласился я. — Тем более что ваш портрет был приведен на страницах книги «Санкт-Петербург перед сменой эпох».

— Да-да, я припоминаю эту интересную книженцию, — тут же закивал молодой человек. И бросил взгляд в окно. — Там о моем обществе самоубийц была помещена довольно интересная статья, жаль только, что факты, приведенные в ней, не совсем соответствуют действительности. А вот портрет мой и в самом деле хорош.

Я пожал плечами:

— Что вы хотите, в итоге вас так и не нашли.

— Что верно, то верно. А мне пришлось побегать за вами, капитан, тогда, после несчастного случая.

Молодой человек виновато замолчал, так что мне пришлось допытываться от него продолжения.

— Какого несчастного случая?

— От которого вы погибли. Ужасная смерть, и притом не то самоубийство, какое я вам обещал; уж простите великодушно, свою миссию в двенадцатом году выполнить я так и не смог. Никуда не денешься, вся вина за это лежит исключительно на мне.

Он склонил голову, и мне на мгновение показалось, что лицо молодого человека обрело те знакомые черты, что я видел в книге: короткие усики и бородка клинышком. Помнится, ему, на мой взгляд, очень шла эта растительность, особенно под серый пиджак с искрой и атласный жилет бледно-желтого цвета, который он обыкновенно носил. Не помню, на портрете или в той, реальной прошедшей жизни. Я вздрогнул.

— Не знаю, что на вас нашло, — продолжал Добролюбов, — но вы решили выехать из города. Деньги у вас кое-какие были, выиграли пять целковых — некогда свою месячную зарплату — на бегах. Подфартило, что и говорить. На эту сумму вы могли бы добраться хоть до Сахалина, хоть до Лондона, морем ли, на «чугунке» ли, на «цеппелине» ли — не имеет значения. Я могу лишь предположить, что вы отправились на Финляндский вокзал, но по дороге попали под мотор и скончались в госпитале по прошествии полутора суток от множественных повреждений внутренних органов. О вас писали в газетах, как же, такое событие — первый пострадавший от «Остина», до сей поры попадали только под «Даймлеры» и «Рено». Так что я… — он грустно улыбнулся, — последовал за вами. Должно же соблюсти данное обещание.

— Очень мило с вашей стороны. — Что мне еще оставалось сказать?

— Так получилось, что вы появились на свет здесь, в этом городе, в год и час, указанный в вашей метрике. Если бы не тот несчастный случай, если бы все пошло по моему плану, по нашим договоренностям, ничего этого не случилось бы, я клянусь вам. А так… вы проживаете лишнюю, не нужную ни вам, ни кому бы то ни было на земле, жизнь. И в этом, что уж греха таить, виноват один лишь я.

Странно, но та половина лица молодого человека, что была освещена солнцем, в самом деле приняла раскаявшийся вид. Добролюбов опустил глаза, как-то съежился, выдерживая долгую паузу; я даже заметил дрожание влаги над нижним веком.

— И вот я здесь, — глухо произнес он. — Еще раз прошу простить, что причиняю столько неприятностей. Простить и за тот прием, что устроил вам в момент нашей теперешней встречи, клянусь, это было необходимо для пробуждения ваших уснувших воспоминаний, чтобы вы наконец вспомнили и осознали, кем же являетесь на самом деле и что за бессмысленный груз неведомо зачем дарованной жизни несете на себе.

Я машинально кивнул; я и в самом деле вспомнил то, о чем говорил ему когда-то, говорил с восторгом и горечью, отчаянием и болью и радостью оттого, что хоть один человек слушает меня не перебивая, понимает то, о чем я говорю ему, и кивает, слушая и говоря, что все не так плохо, как кажется мне в этот злополучный миг. Память возвращалась урывками, разрозненными сценами, эпизодами, странными, ни на что не похожими из виденного мной за последние годы, за годы, которые я знал прежде. Первым в памяти появился этот молодой человек, за ним следом стали открываться главы, так или иначе связанные с ним, и самыми поздними селевым потоком потекли личные воспоминания, те, что принадлежали лишь мне одному.

— Эта ваша жизнь многое перевернула вверх дном, многое поставила под вопрос, внесла сумятицу и неразбериху во все происходящее ныне. Но что говорить, более всего досталось, конечно, вам. Вы воспитывались с братом без отца, вечно занятой матерью, которой не хватало любви на всех, это наложило серьезнейший отпечаток на всю оставшуюся жизнь. Вам всегда было одиноко и никчемно в этом мире. И вы это выражали тем единственным способом, о котором помнили через пропасть нежизни. Про первый случай я вам уже рассказывал — и предотвратил ту попытку, кстати, тоже я. Вы меня тогда не узнали, хотя, по всем моим расчетам, должны были, просто обязаны были узнать; нет, не говорите, что ребенок ничего не помнит, помнит, еще как помнит связь с прошлой своей жизнью, особенно столь глупо оборвавшейся и столь безалаберно начавшейся, помнит и очень хорошо в