Искатель, 2004 №6 - Андрей Левицкий

то, что понесло Мерсова в глубину пятен, сквозь окружности и — самое странное — сквозь чьи-то мысли, которые он ощущал, а потом стал не только ощущать, но и думать эти мысли, это были его собственные мысли, хотя совсем недавно казались чужими.

Он мчался, миновав переплетение окружностей, как акробат в цирке пролетает сквозь поставленные друг за другом обручи, и хаос цветных пятен остался далеко позади. Открывшийся мир был ему знаком, хотя описать его Мерсов не взялся бы — это нельзя было описать, можно было только почувствовать.

Того себя, что сидел в безмолвном напряжении перед гипнотизирующим взглядом экрана, Мерсов ощущал, как ощущают направленный вверх палец — можно им пошевелить, почувствовать, что палец живой, но разве придет в голову, что палец способен еще и думать, даже желать чего-то и стремиться к желаемому?

Мерсов пошевелил собой-пальцем, и тело, сидевшее перед экраном, переменило позу, расслабилось, теперь можно было о том-себе не думать, и Мерсов перестал обращать на него-себя внимание…

У него были и другие пальцы. Он мог шевелить ими, мог сжать в кулак ладонь, и были у него, конечно, другие части тела, которые он пока смутно себе представлял. Он не мог вообразить — все еще не мог, — как выглядит на самом деле, хотя и понимал, что слово это — «выглядит» — не подходит к его состоянию, к нему-истинному. Он мог осознавать себя, но не мог никак выглядеть со стороны, потому что…

Мерсов понял. Он, тот, каким был на самом деле, существовал не в одном — и тем более не четырехмерном — пространстве-времени, а в бесконечно большом числе измерений, и потому ошибался, пытаясь вообразить себя самого каким-то пусть очень сложным, но все-таки существом, состоящим из ног-рук, туловища, головы и внутренних органов.

Один из его пальцев был астероидом в звездной системе, где светила яркая голубая звезда, и этим пальцем Мерсов не мог пошевелить по собственному желанию, палец будто прилип к своей орбите, мчался по ней, и ничего с этим нельзя было сделать, или можно — конечно, можно, он был способен управлять движением малой планеты, — но следовало приложить усилия, суть которых ему пока оставалась непонятна…

…еще один палец оказался дикой в своем кажущемся безумии идеей уничтожения трехсот карликовых галактик в одном из многочисленных скоплений, расположившихся между двумя длинными и кривыми провалами в пространственно-временной ткани — провалы вели в прошлое, в начало времен, и расширялись вместе с материей Вселенной, как расширялся когда-то Атлантический океан по мере удаления друг от друга материков Америки и Европы…

…не стал задумываться над справедливостью решения, но палец свой (рефлекторно? были ли у него врожденные рефлексы?) рассеял в пространстве идей, удивившись одновременно их многочисленности и плоскости самого пространства, в котором пустые идеи шевелились и наползали друг на друга, как дождевые черви…

…и увидел одним из своих многочисленных глаз заходившее зеленое солнце, ослепительное в своей красоте, свет разлился, затопил лощины, лагуны, поляны, овраги, поднялся в небо непрочным столбом и уперся в твердь, пробил ее, и твердь взорвалась, пролилась градом камней, сгоравших в атмосфере и казавшихся злым дождем, раздиравшим тело сознания. Возникла боль, которой быть не могло, потому что Мерсов не хотел ее и, следовательно, не позволял быть, но боль все равно явилась, и он спрятался в собственных мыслях, как карлик в дремучем и непроходимом лесу, а лес загудел, разлившийся свет сметал вековые деревья, выглядевшие почему-то столбами без веток, без корней, без мыслей…

— Нет! — закричал Мерсов и утонул в ослепившем его мире. Белизна выжгла сетчатку, и он больше не видел. Белизна ошпарила мозг, и он перестал понимать. Белизна заполнила все, и ничего не осталось, чтобы…

«Левия… Левия…»

Имя летело сигналом в бесконечной белизне, и не было больше ничего, кроме имени. Имя стало Богом, и имя было Бог, а суть Бога была — Она.

«Левия…»

* * *

— Левия… — повторил Мерсов.

Он лежал на диване, рубашка на груди была расстегнута, майка подвернута до шеи, теплая ладонь Жанны лежала на его груди, где сердце, а сердце — так показалось Мерсову — не билось, он не чувствовал его ударов, он вроде даже и не дышал, во всяком случае, не ощущал такой потребности.

— Левия, — повторил он и понял, что слова звучат в его мозгу, вслух он не мог сказать ничего. Мерсов заставил воздух, сохранившийся в легких, протиснуться сквозь трахею и гортань, из горла вырвался хрип, и это было пока все, на что он оказался способен.

Но это движение запустило жизненные процессы в его организме, и он почувствовал, как сердце с усилием, будто тяжелый состав, трогающийся с места, тихо расширилось и сжалось, и опять расширилось, и снова сжалось, первый удар, второй, и еще, на лице Жанны появилось счастливое выражение, она закусила губу и разрыдалась так громко, что звуки заполнили комнату, и воздух плакал тоже, потому что Мерсов ощутил на лице неизвестно откуда взявшуюся влагу — может, это были его собственные слезы, может, и он тоже плакал, потому что понял: был мертвым, а теперь опять живой.

— Левия, — произнес он, и имя действительно прозвучало, а не только подумалось, и Жанна услышала, она обнимала Мерсова, гладила его щеки, трогала его волосы, будто не могла поверить, что он вернулся.

— Ты ее видел? — спросила она, Мерсов задумался и ответил честно:

— Нет, но теперь я знаю…

Он замолчал и задумался над тем, какое знание вынес из мира, где побывал и где был собой.

— Холодно, — сказал Мерсов, и Жанна застегнула рубашку на его груди, но холодно ему было не поэтому, холод пространства и звездный жар еще не перемешались в его сознании и существовали отдельно, холод был внизу, в ногах, а жар вверху, в голове.

— Жарко, — сказал он и попытался подняться, но Жанна сказала «лежи, пожалуйста, лежи, не двигайся», и Мерсов послушно опустился на подушку. Он чувствовал себя нормально, воспоминания о собственной смерти стерлись, как стирается из памяти дурной сон, стоит лишь проснуться и увидеть потолок над головой, и солнечный луч, прорезавший воздух от окна к дивану.

— Дженни, — позвал он, — Дженни, что со мной было?

— Лежи, не двигайся, — сказала Жанна.

— Я прекрасно себя чувствую, — возразил Мерсов и сел. — Честно, со мной все нормально.

Что-то произошло с ним, очень необычное, он побывал… где? Мерсов не помнил. Потерял сознание — да. Очнулся на диване, увидел над собой лицо Жанны. Что происходило между этими моментами?

— Долго я… — спросил он, — долго меня не было?