Танец теней - Яков Осканов

Уже вчера утром я знал: боль вернётся и сломает нас с Соней. Лауданума у нас нет и рано или поздно мы напьёмся этой чёртовой воды. Сейчас, когда я пишу эти строки, руки с трудом слушаются меня, а не потерять мысль даётся ценой невероятного напряжения воли. Но я уверен, сил дописать хватит.

Ещё вчера вечером я почувствовал, что тварь внутри меня ожила. Мне чудится её злое торжество, она осознаёт, что одерживает надо мной верх. И я знаю, чего хочет эта сущность.

Когда я сломаюсь и выпью воду, она завладеет мной, и я пойду к дочке, чтобы совершить последнее убийство, как уже убивал раньше. Это даст силы демону окончательно собрать свои части в одном «сосуде», сделав меня безвольной оболочкой, тряпичной игрушкой на руке кукольника.

И я как никогда ясно вижу неизбежность уготованного мне финала. Я не могу позволить дать себя сломать окончательно, ибо это означает смерть Сони от моих рук. Что будет, если я уничтожу себя? Уничтожу лампу, в которой засел мой ненавистный джин? Я не могу знать наверняка. Я могу лишь надеяться, что та, большая его часть, что живёт во мне, погибнет. А в лучшем случае погибнет вся сущность.

Есть, однако, и другой исход: эта тварь может перетечь в Соню, и кто знает, что будет дальше? Но всё же любой исход видится мне лучше того, в котором я своими руками расправлюсь с собственной дочерью.

Я принял это решение ещё вчера утром, пока боль не вернулась, и сознание моё было ясным. А потому предпринял всё, что должен был предпринять.

Моя самая большая надежда — что Август Альбертович доберётся до Тальминска, и сюда снова пожалуют полицейские стражи, которые спасут Соню. Но для этого ей нужно будет продержаться около двух недель, а может быть и месяц в одиночестве.

Стараясь её не пугать, я после завтрака провёл дочь по дому, показывая, где и какие припасы у нас хранятся, чтобы у неё не было нужды уходить за пропитанием в лес. У нас было достаточно заготовлено круп, растительного масла, специй и сушёного мяса, а куры несли яйца, так что голодная смерть ей не грозила.

В обед я сказал, что хочу научить её стрелять, ибо мы живём в опасном месте и остались только вдвоём. И мы немного потренировались стрельбе из револьвера на лугу перед усадьбой. Конечно, нельзя надеяться, что он стала от этого стрелком, но, по крайней мере, я уверен, что теперь ей известно как целиться, стрелять и перезаряжать оружие.

Вечером был наш последний ужин. Я старался ободрить Соню. Вспоминал с ней самые любимые истории нашей жизни. И, несмотря на нарастающую боль, мне удалось заставить её улыбаться. Перед сном я её крепко обнял и сказал, что очень сильно люблю. Она обняла меня в ответ и тоже сказала, что любит. И это был самый драгоценный момент моей жизни. Именно его я и буду держать перед глазами в мой последний миг.

Надеюсь, позже, повзрослев, она перечитает эти записи и поймёт, что папа не бросил её, а просто боролся за её жизнь и свободу до самого конца. Боролся, как только мог.

Моё бедное дитя! Ей придётся пережить самоубийство обоих родителей, кошмар одиночества в диком краю и кто знает что ещё? И я молю Бога, в которого не особо и верю, чтобы он спас её, спас мою бедную девочку, которая ничем не заслужила такой страшной участи.

Пожалуй, на этом можно остановиться. Я не мастер сентиментальной прозы. Я бы и в этом письме не стал обнажать свои чувства, если бы не питал надежды, что когда-нибудь Соня прочитает эти строки, поймёт меня и простит.

Сейчас она спит, а я спустился в свою тайную комнату, чтобы не разбудить её выстрелом. Но прежде, чем палец мой надавит на курок, я бы хотел уладить некоторые важные дела и дать относительно их чёткие распоряжения.

Как только бумага будет составлена, я выкурю сигару, выпью моего любимого коньяку и лягу на стол, чтобы всё выглядело пристойно, когда моё тело найдут. После выпущу пулю себе в висок, и, надеюсь, освобожу мою дочь от власти тёмной силы, влившейся в нас. И, если Господь заглядывает в эти места, может быть, он простит меня и поможет Соне!

Далее на отдельном листе было написано.

ПОСЛЕДНЯЯ ВОЛЯ

Я не могу знать, кто найдёт мои останки тут, и найдутся ли они, вообще. Но если это произойдёт, то хочу указать свою последнюю волю.

Первое. Всё, чем я к нынешнему моменту владею, должно быть передано моей единственной дочке Софии Михайловне Стужиной. До её совершеннолетия опекуном назначить моего племянника — Фёдора Аркадьевича Степанцова. Если с Соней что-то случится (пишу, как не своей рукой) — пусть Фёдор Аркадьевич также решает, как распорядиться с бывшим моим капиталом за исключением дальнейшей оговорки.

Второе. Журнал профессора оставлен мной после прочтения на его прежнем месте, в лаборатории. Его нужно найти и передать Августу Альбертовичу Вернеру в Санкт-Петербурге. За счёт моего капитала обеспечить профессора средствами для дальнейших изысканий, и в случае успеха, выделить сумму не менее одной сотой моего капитала на основание лечебницы. В знак благодарности сохранить профессору Вернеру пожизненное жалование в установленном мной размере из моих средств.

Третье. Доставить эту мою записку душеприказчику, а остальные записи передать наследникам.

В качестве платы за хлопоты и беспокойства я оставляю свой перстень в залог, его тоже нужно передать моим наследникам под мою гарантию полной компенсации его стоимости. Денег я оставить не могу, у нас в Ирие их нет, так как работники получали жалование в моей конторе в Тальминске.

Стоимости перстня должно с лихвой хватить, чтобы покрыть расходы по доставке бумаг адресатам.

Четвёртое. Погребение моих останков оставляю на попечение Фёдора Аркадьевича. Пусть он распорядится, как сочтёт нужным.

Написано сие мной, Михаилом Николаевичем Стужиным, находящимся в ясном уме и трезвой памяти.

Ирий, 4 сентября, 1898 г.

Глава 19. Суздалев

Я дочитал. То, что открылось в последней исповеди Стужина, потрясло меня. Блистательная жизнь этого выдающегося человека завершилась ужасающим финалом. И я не знал, как относиться к прочитанному.

Насколько отчаянным было положение, что смогло сломать такого человека? Да и сломало ли? Как воспринимать его решение пустить себе пулю в висок? Было понятно, что его последние действия, какими бы они ни были, в конечном итоге служили одной цели — защитить дочь. Было ясно, что Михаил