Наташа Славина. Повесть для юношества - Вера Сергеевна Новицкая

Глава XI

С возвращением Дмитрия Андреевича Катя стала неузнаваемой: это была воплощенная заботливость, доброта и ласковость. Казалось, все мысли ее были исключительно обращены на брата. Подавались его любимые блюда, причем Катя всякий раз непременно подчеркивала это: «Сегодня, Дима, пирог с грибами, ведь ты его так любишь, правда?»

На столике около его постели все той же рукой сестры менялись свежие букеты, из буфета вытаскивалась банка варенья — с уверениями, что припрятана она была специально для него. Образ жизни девушки тоже резко изменился: вечера она проводила безотлучно дома и всецело завладевала каждой свободной минутой брата. Свои личные дела она устраивала в его отсутствие, в дообеденные часы: тут производились и приносились непрерывные покупки, появлялись новые свертки и картонки, писались и получались какие-то таинственные записочки.

Корреспонденция Дмитрия Андреевича находилась тоже под строгим непосредственным контролем Кати: она сама открывала двери почтальону, немедленно выходила в кухню при появлении там постороннего лица. Серо-синие конверты со штемпелями всяких магазинов почему-то пользовались ее особой антипатией, и, предполагая, вероятно, что ее нелюбовь к ним разделяется и братом, она в большинстве случаев уничтожала подобные неприятные послания.

Даже внешний облик девушки изменился: нарядные туалеты исчезли, уступив место скромным белым батистовым блузкам, прежнего всегдашнего шелеста шелковых юбок тоже не было, отчего походка Кати стала совершенно неслышной. Едва кончался обед, как она уже звала брата в сад или на веранду, брала его под руку и начинала свою беззаботную, игривую болтовню. Если при этом присутствовала Наташа, то на нее обращалось большое внимание: Катя, по взятой привычке, добродушно подтрунивала над ней, ерошила ее короткие волосики, всякий раз стараясь под видом шуточки задеть и уязвить девушку, покровительственно трепала ее по плечу, ласково обнимала за талию и заглядывала в глаза.

Наташа сильно страдала от всего этого, и нечто похожее на враждебное чувство зарождалось в такие минуты в ее никогда не знавшем злобы сердце. Ей была отвратительна эта комедия, она задыхалась от нее. Ни за что не могла девушка заставить себя шутить, смеяться. Чем оживленнее становилась Катя, чем больше удавалось ей развеселить Дмитрия Андреевича, тем безотраднее и тяжелее становилось на душе у Наташи. Подчас, не выдержав, она удалялась в дом, тогда между Дмитрием Андреевичем и сестрой начинался приблизительно следующий разговор.

— Ты видишь, Дима, — указывала она на уходившую. — Скажи, ну что могу я сделать при всем своем величайшем желании? С первого же дня твоего отъезда я старалась сойтись с ней, ласкала ее, посвящала ей все свое время: мне хотелось свято исполнить твою просьбу — стать ей настоящей сестрой. Что я ни делала, какие только струны ни затрагивала — ничего, кроме угрюмости и недоброжелательства, не встречала я с ее стороны.

— Но почему же? — недоумевал брат. — Ведь Наташа любила тебя. Разве ты не помнишь, как искренне восхищалась, пожалуй, даже преклонялась она пред тобой, как всегда ласкалась к тебе?

— Восхищалась — или делала вид? Ласкалась — но искренне ли? Да, Дима, при тебе все было иначе, но без тебя…

— Но Наташа слишком пряма и искренна, она не умеет лгать и притворяться, — горячо воскликнул Дмитрий Андреевич. Катя улыбнулась.

— Дай Бог, дай Бог!.. Знаешь, Дима, — после минутного молчания продолжала Катя, — я не стану передавать тебе всего — достаточно, что я это пережила, — одно только скажу: какая громадная ответственность — взять на свое попечение молодую девушку! Сколько внимания, наблюдения требует она, и все-таки разве можно поручиться, что от тебя ничто не укроется, что не явится вредное постороннее влияние, что смазливенькой девочке не вскружат голову какие-нибудь франтики-ухаживатели?

— Что хочешь ты сказать? На что намекаешь, Катя? — изменившись в лице, спросил Дмитрий.

— Ничего особенного, Дима. Отвечу совсем откровенно: я думаю, что Наташа немножко увлеклась. Вероятно, завелся маленький романчик. Отсюда ее исчезновения из дому за последнее время, растерянность, таинственность, скрытность какая-то, всякие причуды вроде стрижки волос…

— Ты знаешь наверняка или это одни предположения? — с побледневшими губами осведомился Дмитрий Андреевич.

— Ну, вот ты уже и волнуешься, а для меня это так тяжело, — ласково беря его за руку и заглядывая в глаза, говорила сестра. — Зачем только я сказала? Ради Бога, успокойся! Если мои предположения и справедливы, то ничего серьезного быть не может — детское увлечение, не больше. Наташа ведь такая впечатлительная, увлекающаяся, в ее возрасте это вполне естественно, — снисходительно объяснила она.

В душе Дмитрия Андреевича поднималось тоскливое, щемящее чувство.

«Боже, неужели это действительно возможно? Неужели взрослая Наташа не та, какой была в детстве? Как хорошо знал я в прежние годы это горячее, честное сердечко, такое отзывчивое, чуткое. Но, быть может, благодаря своей впечатлительности и увлеклось оно?»

При этой мысли горечь разливалась в его душе.

— Но лгать, притворяться?.. Нет, нет, этого быть не может! Никогда!.. Никогда!..

В такие минуты ему хотелось сейчас же, сию минуту увидеть Наташу, заглянуть в ее глаза, поговорить с ней по душе. Обычно он заставал ее тихо и одиноко сидящей в уголке большого дивана.

— Наташа, Натуся, что с тобой? — полный охватившего его теплого чувства, начинал Дмитрий Андреевич, беря ее за руку.

— Так, ничего, — тихо отвечала она.

— Ну посмотри же на меня, — просил он.

Честные ласковые глаза открыто поднимались на него, и в глубине их таилась большая тихая скорбь. Все сомнения исчезали от этого взгляда, сердце рвалось наружу, и поток горячих слов готов был сорваться с его губ, но на пороге, словно по какому-то волшебству, именно в такие мгновения появлялась Катя, спокойная, веселая.

— А, вы оба здесь? Вот и отлично, я новый номер журнала принесла, прелестные вещицы есть, например, это стихотворение. — И, не дожидаясь ни поощрений, ни просьб, Катя принималась за чтение.

Иногда — даже очень часто со времени возвращения Дмитрия Андреевича — приходили Страховы, начинались разговоры, шутки, декламации. А на сердце и у Наташи, и у Дмитрия Андреевича наслаивались как будто ничтожные, но болезненно пережитые впечатления, накипевшие и невыговоренные. Что-то серое, мутное заволакивало душу, отчего все кругом казалось словно потускневшим, затянутым какой-то печальной дымкой.

Анисья ходила в самом мрачном настроении. Горшки, кастрюли и кочерга имели полное основание жаловаться на жестокое, ничем не заслуженное ими обращение, поленья дров претерпевали тоже сильные столкновения с дверцей плиты: неодушевленные предметы расплачивались за те огорчения, которые причиняли старухе живые существа. Преданное сердце женщины страдало за ее любимцев, она чутьем понимала, видела своими любящими