Наташа Славина. Повесть для юношества - Вера Сергеевна Новицкая

еще раз тебя сегодняшнего, нового, я не вынесу, клянусь тебе, не переживу. Знаю, ты добр, великодушен, ты сможешь найти в себе силы простить, забыть, но я ни прощения, ни забвения не хочу, они выше моих сил. Я могу снова увидеть только прежнего Диму, безгранично верящего мне и в меня. Ищи же меня, напиши мне только в том случае, если снова поверишь, но факты неопровержимы, и чудес… — увы! — не бывает.

Еще два слова скажу я тебе: клянусь, я хотела устроить все как можно лучше, я об одном только думала: чтобы ты не страдал, — и невольно сама же причинила тебе боль. Я бессильна облегчить твое горе, я не могу, не смею ничего сказать. А мне так тяжело! Если можешь, почувствуй, пойми… Но ты сказал, что твоя звездочка померкла…

Наташа».

Окончив письмо, девушка, не перечитывая его, запечатала конверт, надписала адрес и положила пакет на видном месте стола. Неподвижно простояла Наташа минуту, держась за голову, словно желая этим движением собрать расплывающиеся мысли, затем стала быстро складывать необходимейшие вещи. С ними был положен портрет Дмитрия Андреевича, подаренный им накануне отъезда за границу. Она открыла левый ящик письменного стола. На первом плане лежали составленные из разнородных купюр сто пять рублей, добытых ценой таких громадных и бесплодных жертв: пропавший билет не заменен, нет дорогой путеводной звездочки — кольца, а с ней потух и свет в душе самой Наташи, мрак безысходный царит. Еще неизвестно, что подумает Дима, как объяснит себе исчезновение билета. Новый, еще не испытанный ужас охватывает девушку. Дожить и до такого подозрения?.. Уйти, скорей, скорей, да и пора, иначе можно опоздать на поезд.

Но из этих злосчастных денег ей необходимо взять на дорогу, ведь у нее ни копейки! Дрожащей рукой вынимает Наташа десятирублевую бумажку, поспешно закрывает замок и кладет ключи на стол рядом с письмом. Торопливо снимает она свое белое платье, с которым когда-то было связано столько светлых надежд, и бросает его на диван: она не возьмет его и никогда ни за что не наденет снова. На ней повседневное черное платьице и шляпа, пальто тоже надето. Все готово.

Держа в руке чемоданчик, девушка останавливается у порога и в последний раз окидывает взглядом всякий предмет, прощается с каждой дорогой вещью, принадлежностью его, Диминого, кабинета. Словно железным обручем сдавлена душа, а слез нет, ни одна не катится из глаз. Внутри будто застыло, закаменело все. Осторожно минует она гостиную, входит в столовую, беззвучно открывает дверь на веранду и выходит в сад.

Тихо и совсем темно. В небе ни звездочки. Лишь всмотревшись пристально, можно различить силуэты мирно дремлющих кустов и деревьев. Аромат распустившейся сирени властно царит в воздухе, наполняя ночную тишину своим опьяняющим благоуханием. И этот знакомый запах пробуждает в душе Наташи что-то дорогое, задремавшее в ней. Девушка направилась прямо к скамье, скрытой под еще гуще разросшимися за последний год кустами сирени. Рука невольно потянулась вверх и сорвала ветку ярко-белых цветов. На минуту Наташа опустилась на скамью. Теперь она сидела лицом к дому, и ей бросилось в глаза крайнее, освещенное окно: то было окно комнаты Дмитрия. Ее неудержимо потянуло поближе к этому заветному окошку, и она остановилась в нескольких шагах от него.

Дмитрий Андреевич сидел неподвижно в кресле, уныло опершись головой о правую руку. Лицо было бледно, какие-то тени легли на него, около рта образовалась глубокая горькая складка. Скорбно смотрели обыкновенно жизнерадостные, светящиеся глаза. На всем лице, на всей его фигуре лежала печать такого громадного горя, что сердце Наташи болезненно дрогнуло при виде этой безысходной печали. Она рванулась к нему, хотела окликнуть… но громадным усилием воли сдержала свой порыв: «К чему? Ведь не поверит, не может поверить. Только еще тяжелей станет обоим…» И, собрав все мужество, все силы, которые, чувствовала она, готовы ее покинуть, девушка почти бегом направилась к калитке. Тем же шагом, словно опасаясь погони, шла она и по улице. Но кругом царила полная тишина, только вдали дребезжали дрожки пустого извозчика, едущего ей навстречу. Наташа села на него и минут через десять была на вокзале.

Глава XII

По обыкновению рано поднявшаяся Анисья, выйдя прибирать гостиную, заметила, что дверь в комнату Наташи не заперта. Боясь разбудить девушку каким-либо неловким движением, женщина подошла, чтобы прикрыть дверь, но, бросив нечаянно взгляд вовнутрь комнаты, остановилась, удивленная: кровать Наташи была не смята, самой ее тоже не было, только на диване лежало надеванное накануне белое платье.

«Где же ей быть в этакую пору? — несколько тревожно подумала женщина. — Знать, в саду прохлаждается?»

Дверь на веранду была действительно незамкнута, но в саду Наташи не оказалось. Анисья, уже перепуганная, обошла все углы и закоулочки, обежала все аллейки — никого.

— Мать пресвятая Богородица! С нами крестная сила! Да что же это за наваждение такое? Куда же это девочке сгинуть?

Вернувшись в дом, она осторожно направилась к комнате Дмитрия Андреевича и приотворила дверь. Он сидел в той же позе, в которой три часа назад видела его Наташа. При звуке шагов он повернул голову. Перед ним стояла вся красная, встревоженная Анисья.

— Что тебе, няня? — спросил он.

— Ты, Митенька, больно не пужайся, но в доме-то у нас неладно: Наташенька неведомо куда поделась.

— Наташа? — так весь и приподнялся Дмитрий Андреевич. — Что ты говоришь? Куда же она могла исчезнуть?

— Не ведаю, миленький, не ведаю, родненький мой. Только нет ее, я все закоулочки обшарила — нет.

Страшное, неописуемое волнение охватило Дмитрия Андреевича. Как молния промелькнула мысль, что Наташа сделала что-нибудь с собой. Стремительно направился он в Наташину комнату и окинул ее жадным взором, словно надеясь найти здесь страшную отгадку только что зародившегося в нем предположения. Взор его упал на большой белый конверт, ребром прислоненный к чернильнице. Нервно, порывисто схватил он его и вскрыл. Вздох облегчения вырвался из его груди.

— Слава Богу, жива! — Анисья всё стояла тут же. — Наташа уехала, — обратился он к ней.

— Как уехала? — всполошилась женщина. — Куды это дитё такое несмышленое поехать могло вот так себе, слова никому не сказавши? Что же пишет, к кому отправилась-то? — допрашивала она.

— Ничего не говорит. Просит только не искать ее.

— Мало ли чего просит! Только ты, Митенька, разыщи, сей минуту пошли искать ее! Такая махонькая девочка, мало что, не ровен час, стрястись может. Господи, царица небесная, до какого греха дожили, попустил Господь!.. —